Старший брат царя. Книга 2

Послушник засомневался:

— Пойду спрошу...

— Скажи, что пришел покаяться бывший послушник его Юрий Монастырский.

Послушник скоро вернулся и впустил Юршу в маленькую келыо, увешанную пучками сухих трав и пахнувшую сеновалом. В переднем углу перед темной иконой еле теплилась лампада. На лавке под тулупом лежал Пантелеймон, белое бескровное лицо его и седая борода четко вырисовывались на темной подушке. Поверх тулупа лежала белая рука. Юрша, перекрестившись, прошел вперед, опустился на колено и поцеловал руку старца. Тот спросил глухим голосом, покашливая:

— Слушаю тебя, человече.

— Отче! Юрша я, был у тебя послушником в Кириллове. Ты меня благословил на ратный путь.

— Помню, помню... Встань, ко мне на лавку садись... Иннокентий, свечу поближе поставь... Посмотреть хочу... Спаси Бог тебя, Иннокентий... Все равно не вижу, туман в глазах, аки на болоте... Юрша... Вспомнил обо мне, ну и слава богу.

— По осени я в Кириллове был. Сказали, что ты в Троицком. Отче, в горе аз, нагрешил много, исповедоваться хочу тебе.

— Ну что ж, доброе дело... Иннокентий, поставь водички мне... Ступай в часовенку, помолись за нас грешных... Потом загляни... А ты, Юрша, погромче говори... Туговат на ухо я стал.

— Отче! Шесть весен минуло, как ушел я из Кириллова. В царевом войске стрелецким десятником был, теперь сотник. Подарки от государя и государыни получал. Поместье дали мне, дворянином сделали. И возгордился свыше меры. Боярскую дочь полюбил, и она меня выбрала, женихом назвала... Потом первая беда грянула... Отче, язык отнимается...

— Сотвори молитву, сын мой, и продолжай. Догадываюсь, умыкнул без родительского благословения. Велик грех, но Бог многомилостив. Продолжай.

— Отче! Случилось страшнее... Возроптал я на мудрость Всевышнего... Было и благословение родителя, и государь хотел идти сватом... Потом... Потом государь наш Иоанн Васильевич сделал мою невесту своей наложницей!

Юрша зарыдал и ткнулся лицом в тулуп. Пантелеймон положил руку ему на голову. Заговорил, когда тот перестал вздрагивать от беззвучного рыдания:

— Терпи, сын мой. Роптать великий грех... Ибо Господь знает, что творит... Он посылает наказания по грехам нашим... Не суди господ своих... их ждет кара небесная... Терпи и молись... Все минует, заживут раны души твоей...

Юрша не помнил, когда он плакал последний раз, да и вообще плакал ли. А тут вдруг слезы! Он не стыдился своей слабости. Он знал, что старец не осудит его, поймет. От спокойного голоса Пантелеймона, от его простых слов, а может быть, от нежданных слез стало легче на сердце. Появилась уверенность, что его не сломят испытания, какими бы они ни были. И дальше он говорил уже без волнения:

— И еще, отче, пришла беда, совершено великое зло: нарушена клятва, данная тебе, отче, о тайне сына великой княгини Соломонии.

Пантелеймон перекрестился.

— Кто клятвопреступник?

— Стражник Кирилловского монастыря Деридуб. Он рассказал все своему сыну Харитону. Харитон распустил язык. Нашлись люди, которые стали ворошить старое, принялись искать сына Соломонии. И нашли. Пришли и сказали, что аз, Юрша Монастырский, есмь сын великого князя московского Василия, старший брат царя Иоанна.

— Ты поверил и возгордился? О гордыня человеческая, влекущая к гибели!

— Отче! Я поверил, но не возгордился, а испугался. Поверил потому, что свежи воспоминания детства и отрочества. Меня не баловали ласками, а после смерти инокини Софии, мне тогда было без малого шестнадцать лет, я понял, что потерял самого нежного, самого близкого человека... Но то был сон. Потом прошли годы, мне никто не напоминал о прошлом, и я сам старался забыть об этом. Верой и правдой служил государю. А когда посторонние люди начали ворошить прошлое, я испугался, хотя и не робкого десятка...

— Кто эти люди? Опальные?

— Тяжело называть их! Опальные... Хуже. Проклятые Богом и государем! Лесные люди Кудеяра! Летом я ловил Михаила. Им воспользовались крымчаки, привезли его и затевали братоубийственную войну. Теперь именем князя Юрия хочет воспользоваться Кудеяр. Я знаю его силу и поэтому боюсь его. Боюсь не за себя, а за междоусобицу, могут потечь реки крови... Я пришел к тебе просить благословения. Человек слаб. От греха, от соблазна мне нужно уйти в монастырь. Принять схиму, умереть для светской жизни... Благослови меня, отче! Укрепи!

Юрша встал на колени перед ложем и поцеловал восковую руку старца.

— Большие испытания пали на тебя, сын мой. Но ты умолчал о своих греховных деяниях и помыслах...

Началась обычная формула исповеди: нарушались ли библейские заповеди, другие запреты, нравоучения. Юрша отвечал охотно и подробно и чувствовал, как исповедь очищает его, снимает с него тяжесть и наполняет душу радостью. Выслушав ответы, старец сказал: