Старший брат царя. Книга 2

— Спаси Бог тебя, добрый человек. Руки ты мне сохранил. Я узнал тебя, брат Иммануил, ты в послушниках у попа Сильвестра ходил.

— Да и сейчас хожу. Послушание выполняю...

Мирон расхохотался:

— Вот так, друзцы встретились! Ты уж, монах, скажи, какое послушание выполнял!

Иммануил обиделся:

— Эх, голова! Про тебя сказано: язык мой - враг мой!

— Язык мой вреда не сделал. А вот ты, монах, татя пожалел, руки развязал. А его не жалеть, а вон на первом суку повесить надо...

Иммануил сердито отвернулся и закрылся воротником тулупа. Мирону же ответил Юрша:

— Зря злобствуешь, полусотник. Меня благодарить должен. Под Александровом мог бы на суку так и оставить тебя. А я по недомыслию пожалел убийцу.

— Врешь, подкидыш! Не убийца я! Службу нес. А вот ты с татями знаешься! Я еще тогда подозревал, что ты за птица. Ан, государь раскусил тебя.

— Ошибаешься. Государь всегда меня жаловал. И теперь разберется, тебе же попадет.

— Нет, не надейся! Тебя на этот раз государь дыбой пожалует. Твой приятель Харитошка да Акимка сейчас там корежутся. Приедешь, тебе место уступят!

Юршу обдало холодом. Постарался спросить спокойно:

— Значит, мою усадьбу грабил? А гостя и слугу зачем взял?

— Бедно живешь, мало чего нашли. А за Харитошкой следили. Говорят, главный тать. А слуга небось немало ведает.

— А чего ведать-то? Обмиширились соглядатаи приказные.

— Не приказные! Хватай выше — святая церковь. А там не ошибаются.

До сих пор Иммануил вроде бы дремал, а тут прислушался и резко оборвал Мирона:

— Неладное болтаешь опять! Ой, язык лишний у тебя!

Полусотник обиделся, а может, испугался, замолчал. Монах что-то спрашивал Юршу, но он отвечал невпопад, думал, что сталось с Акимом и Харитоном.

Тут проехали деревню Талицы и остановились возле постоялого двора кормить коней. Юршу ввели в натопленную просторную избу, посадили в углу на лавку, Мирон приказал связать ему руки и ноги. Предосторожность была не лишняя, потому что, перекусив чем Бог послал, все стражники уснули, задремал и Иммануил.

Когда тронулись дальше, по настоянию монаха Юршу развязали. Отдохнувшие кони пошли веселее. К этому времени облака рассеялись, выглянуло низкое холодное солнце, на деревьях засверкали снежные узоры. Юрша невольно любовался холодной радостью природы и охотнее отвечал на вопросы Иммануила. Тот расспрашивал о Кирилловом монастыре, о том, почему Юрша не стал монахом, потом начал расспрашивать о детских и отроческих годах. Вопросы насторожили, монах явно пытался выведать что-то о его происхождении. Прежде чем прекратить разговор, Юрша прямо, без уловок спросил:

— Правду Мирон-полусотник сказал, что дом мой пограбили, а гостей взяли?

— Не ведаю. Ты его поспрошай.

На этом разговор закончился. Проехали Мытищи. За мытной избой с Троицкого тракта свернули направо, на дорогу вдоль Яузы-реки. Стало ясно — везли его в Тонинское. Сердце сжалось в предчувствии страшного и неминуемого. И все же, чем дальше ехали по Яузе, тем отчетливее вспоминалась поездка с Таисией... Вон на том обрыве конь ее шарахнулся, испугавшись зайца, и прижался к коню Юрши, а он обнял ее и поцеловал в щеку... А теперь везут его стражники как татя, а ее в это время, может, ласкает сам!.. Трудно поверить, что с тех счастливых дней прошло всего полгода!

К действительности он вернулся, когда впереди послышались крики. Лошади свернули и пошли в гору на берег. На повороте на секунду открылась Яуза. На расчищенном льду ее грудилась тьма народу. Посередине стена на стену шли кулачные бойцы, Юрша вспомнил, что сегодня прощеное воскресенье — неделя сыропустная, завтра Великий пост.

Монах остановил сани, сбросил тулуп, сказал Мирону:

— Государь, видать, на игрище. Пойду обрадую.

Во двор въехали через ворота со стороны церкви. Сразу мимо коновязей, конюшен завернули на зады к пытошной избе. Встретил их Мокруша, несмотря на мороз, в одной полотняной рубахе.

Юршу окружили спешившиеся стражники и подвели к крыльцу пытошной. Полусотник Мирон громко и значительно произнес:

— Мокруша, передаю государева преступника, вора из воров. Смотри в оба!

— Сам смотри. От меня еще никто не убегал. А тебе не всегда везет, можешь ко мне пожаловать. — Мокруша, ехидно улыбаясь, добавил: — Ну, пойдем, раб Божий, в мои хоромы. Ждали тебя с нетерпением.

Юрша достаточно слышал былей и небылиц про пытошную избу в Тонинском. Видел, как туда отводили провинившихся, как они возвращались оттуда в слезах, другой раз в окровавленных рубахах. Многие из них исчезали бесследно. А теперь и ему предстояло побывать в том аду. Вырвется ли?!

Первая половина избы не отличалась от обычной мужицкой, пахло в ней дымом и навозом. Печь, полати, скамейки, стол, даже икона и лампада в переднем углу. Отличие Юрша приметил в одном: посреди избы стояла широкая тяжелая, на пеньках кобыла-скамья. Рядом бадейка с водой, в ней отмокали розги. Здесь наказывали провинившихся за малую вину.