Не удивляйтесь его вежливым речам, это я так передаю самый главный смысл сказанного, сам же он выражался куда крепче, в лучших традициях армии моего родного мира. Ну вот, снова эти аналогии, как же я подустал от них, когда же ясность будет, попаданец я, или просто сумасшедший, вернее, как говорит мой психотерапевт, личность с замещенной памятью, или выдуманной, в общем, хрен, редьки не слаще. Кхм, отвлекся я на свои мысли, а обер-офицер пехоты продолжал на меня злобно смотреть, и вопрошать гневным тоном, используя короткие многозначные слова.
— Молокососы, да Вы знаете, что бывает за нападение на старшего по званию? — а забавно у него щеточка усов топорщится, когда он орет, еще говор такой странный, как будто язык заплетается, неужели не протрезвел еще?
Ох, какой же он противный, это располневшее лицо, волосы с залысинами, не знаю, но этот Алексей, вызывает у меня агрессию и стойкую неприязнь.
Я взял один из стульев, на которых сидели офицеры во время застолья, и перенес его ближе к орущему прапорщику, усевшись прямо напротив него. Так, что интересного о нем будет написано в аварийном докуенте? Хм, занимательно — возраст сорок четыре года, до выхода в отставку остался месяц, вторая группа крови, индекс развития пятнадцать единиц. Не понял, это как так? Маловато будет, он же обер-офицер, в удивлении я полез в файлы унтеров, и обнаружил, что у них было вообще по двенадцать пунктов внутренней силы. Это вообще что?! Такая картина не укладывалась у меня в голове, да я один мог бы их вынести, даже если бы они были трезвые и вооруженные. У нас в морской пехоте младший офицерский чин не получить, если индекс ниже двадцати, неужели в планетарных войсках все по-другому?
— Слышь, моряк, я с тобой разговариваю, ты, ой, — Михайлов потревожил сломанную ногу и скривился от боли, изогнувшись всем телом, походя в этот момент на ожившую сардельку. — Арххш, — зашипел он, — ты что, глухой, идиот?!
— Морские пехотинцы. — прошептал я.
— Что? — не смотря на боль, на его лице отразилось непонимание.
— Не моряки мы, а морская пехота, говорю, и я тебя слышу, кричи тише, пожалуйста. — я посмотрел ему в глаза, и улыбнулся, специально провоцируя на вспышку гнева.
— Да хоть хрен огородный! — воскликнул он, но затем стал говорить тише, следя за моей ладонью, которую я плавно опустил вниз, словно уменьшая громкость. — Вы что, совсем охренели? Совсем без царя в голове, так травмировать при нападении, это же не война! Это…
— Ты прав, это не реальный бой, а учения. — перебил я его, и продолжил тихим, спокойным голосом — и нет, у нас все в порядке с головой, а вот у Вас не знаю, во время боевой тревоги не то, что без доспехов нести дежурство, но и бухать. Ты говорил, что жаловаться будешь? Жалуйся, я в любом случае рапорт подам, сопровожу его записью с ЛПДМ, и потом посмотрим, кто был прав.
Сказать по правде, ровные интонации давались мне довольно сложно, хотелось тоже наорать, а еще было сильное желание отпинать этого недоофицера, который допустил такие нарушения устава в своей службе. Но я очень хорошо помнил все лекции, и практические занятия на юридическом факультете, и сейчас старался их активно применять, потому что мне была нужна информация, а силовой метод добычи данных…, его точно не одобрят на уровне командования, хотя, если слегка…, так, меня готовили к ведению допроса, продолжаем. По всем признакам передо мной был опустившийся человек, который халатно относился ко всему, что не относилось лично к нему, а судя по его гневным крикам, которые должны были меня запугать, он сам был трусом и проецировал на меня свои страхи. Зачем он это делал? Да все просто, это была бессознательная попытка защиты, к примеру, как у скунса. Только у животного — это встроенный природный механизм, а у человека приобретенный, и не физиологический, а психологический, но есть одна не стыковка, у всех страхи разные, и если они не совпали, то все потуги будут бестолковыми.
Моей задачей было заставить его выдохнуться в своих попытках запугивания, а потом пойти в контрнаступление, тем более он уже сам показал, чего боится, и я ударил в ответ, пригрозив рапортом. Если я правильно составил свое мнение о прапорщике, то он рано или поздно начнет торговлю, чтобы его не выдали, ведь в результате моего рапорта, он точно будет с позором уволен с воинской службы, и близкая пенсия, от которой он в одном шаге, сделает ему ручкой. А если я, все-таки, ошибся, то придется…, нет, не буду пока об этом думать.
— Какой рапорт?! Ты что несешь?! — Михайлов снова сорвался на крик, — совсем оборзели, взял в руки винтовку, и страх потерял?! Да ты у меня под трибунал пойдешь, за сломанную ногу, понял?! Ай! — он снова дернулся всем телом от боли.
— Понял, согласен. — покивал я головой, — ты не дергайся, больно же будет, и не кричи так, отвлекаешь от составления докладной на тебя, — я сделал вид, что набираю текст в своем инфопланшете, — скажи лучше, куда БТРы уехали, они же кабель увезли? Куда? Когда вернутся за оставшимся?