Старые долги

Василий Васильевич не заблуждался насчет отношений Юрчикова со Светкой, но вот отношения Геннадия с Олегом Ксенофонтовичем оценивал неправильно. На самом деле все выглядело не так, как представлял себе Соловьев, порядком огрубевший в той атмосфере расчетливой деловитости, в которой жил уже много лет.

На самом деле Геннадий, примчавшись в главк, просто-напросто выложил сгоряча перед своим рассерженным начальником трехлетнюю историю деловых отношений с Василием Васильевичем, в том числе и историю открытия, из-за которого сейчас разгорелся весь сыр-бор. Олег Ксенофонтович был достаточно умным и опытным человеком, чтобы не поверить рассказу Геннадия. Вернее, он расценил этот горячий, не слишком связный рассказ как одну из версий истины. Если бы Олег Ксенофонтович захотел выяснить истину, он выслушал бы не только Юрчикова, но и Соловьева, а затем других сотрудников института. После этого он привел бы истину в соответствие со своими взглядами и принял бы решение: Юрчикову посоветовал бы встать выше мелочного тщеславия и самолюбия, а Василия Васильевича упрекнул бы в невнимании к росту молодежи. Поскольку советы Олега Ксенофонтовича воспринимались многими как приказы, конфликт разрешился бы сам собой. На этот раз Олег Ксенофонтович по вполне понятным причинам не стал ничего выяснять. Он позвонил Старику и очень деликатно попросил его разобраться во всем.

Впрочем, дипломатично отстранившись от конфликта, Олег Ксенофонтович не мог позволить себе остаться в неведении относительно главной причины, вызвавшей его, — гипотезы, рожденной в стенах ярцевского института, — и подробно расспросил Юрчикова об этой гипотезе. Он не был ученым, но его знаний вполне хватило, чтобы в полной мере оценить новую идею. Олег Ксенофонтович не стал восхищаться, как Соловьев: он мыслил конкретно и только подумал, что разработку следует взять на контроль, создать товарищам из Ярцевска самые благоприятные условия для завершения ее, независимо от того, как их рассудит Старик. Лучше всего было бы поручить это дело Юрчикову: он знаком со спецификой. Мало опыта? Не беда: с помощью самого Олега Ксенофонтовича вполне бы справился. К сожалению, его придется отпустить — очень жаль: за короткий срок он убедительно показал свои деловые качества.

Так или иначе Олег Ксенофонтович, не откладывая, стал набрасывать программу действий, которая обеспечивала бы ярцевским ученым зеленую улицу. Он поправлял и уточнял эту программу, так что в конце концов получилась пространная и убедительная докладная, раскрывающая перспективность их работы. И на этом Олег Ксенофонтович не остановился. Он вызвал Юрчикова и попросил: «Просмотрите и дополните необходимым…»

Старик отличался от Олега Ксенофонтовича, как и от многих других, тем, что не искал истину столь сложным путем. Он вообще не искал ее. Истина находилась всегда при нем. В данном случае она существовала в виде просьбы о помощи сибирским ученым, с которой они обратились к Старику недавно. Тонкость комбинации, так своевременно родившейся в голове шефа, заключалась в том, что сибирякам совершенно не нужны были ярцевские ученые; сибиряки строили новую установку и просили специалистов, которые помогли бы освоить ее. Зато для Билибина и его коллег установка подоспела очень кстати. Старик не сомневался, что сибиряки встретят Билибина, мягко выражаясь, без энтузиазма и при случае не преминут выразить свое неудовольствие. Но все эти мелкие обиды и страсти не имели для шефа никакого значения. Главное — Билибин сможет начать эксперимент, экономя время и средства.

В изящной комбинации, задуманной Стариком, было лишь одно слабое место: он не знал отношения к ней Олега Ксенофонтовича. По некоторым данным ярцевскому институту тот уделял последнее время особое внимание; шеф ненароком мог легко нарушить его планы, а это было бы совсем нежелательно.

До сих пор между ними не случалось размолвок, не только явных, но даже скрытых, когда о них догадываются по взглядам или изменившейся интонации. Олег Ксенофонтович никогда не мешал Старику. Помогал ли? Достаточно того, что не мешал: шеф в помощи не нуждался. Если, конечно, не считать той, которая входила в служебные обязанности Олега Ксенофонтовича и даже по замыслу должна была определять их.