Старые долги

— Не брал! Ей-богу, Паш, не брал! — закричал Фетисов испуганно.

Пашка, окончательно утвердившись в своих подозрениях, трахнул кулаком в отцовскую спину, лягнул, стараясь почувствительней садануть его по ноге.

— Отдай трояк!

Николай вывернулся из цепких рук сына, подхватил бачок, загородился им, заорал:

— Не подходи! Убью!

Толстые щеки Фетисова тряслись от смеха, и Пашка совсем взбесился. Раз за разом налетал он на отца, и тот, обессиленный смехом, едва успевал увертываться. Наконец ему удалось вбежать в дом; закрывшись там, он отдышался, сказал строго:

— Кончай! Сейчас выдеру, честное слово, выдеру!

Пашка всхлипнул, ударил с размаху ногой в дверь, взвыл от боли и полез на чердак, плача и ругаясь сквозь зубы. Должно быть, наплакавшись, он заснул; очнувшись, увидел рядом отца. Тот лежал бок о бок на сене, кусал былинку и не пошевелился, когда Пашка отпрянул от него.

— Слушай, сынок, чего скажу-то, — произнес Фетисов. Незнакомый, серьезный голос был у отца, и Пашка невольно притих. — Трояк мне твой нужен, как… — Николай с трудом удержался от яркого сравнения.

— Ну и отдай!

— Отдам. Сначала сказку послушай.

Фетисов перевернулся на спину, с минуту лежал молча, уставясь в стропила, из-под которых в полумрак чердака пробивался слабый солнечный луч, повздыхал и начал:

— У одного мужика было три сына. Двое умных…

— А один дурак, — сердито перебил Пашка. — Знаю.

— Не знаешь. Двое умных, а один хитрый! Вот говорит мужик: «Эй, тунеядцы, кончай портки протирать, дуйте за своим счастьем». Пошли. Не успели из деревни выйти, глядь — избушка стоит, во дворе стол накрыт, бутылка, конечно, и все такое. За столом девица-краса. Тут хитрый смекнул: вот оно, счастье! И ходу! Пока братья думали, он за стол да кричит: «Топайте дале! Я свое нашел!» Те и ушли. Вот. Так и жил хитрый, в ус не дул да посмеивался над братанами.

Фетисов умолк.

— Ну и что? — спросил Пашка.

— Ничего, — скучно ответил Николай. — Братаны-то шли-шли и на дворец набрели мраморный. С царскими дочками… Там и остались.

— Дурак он был, а не хитрый, — сказал Пашка.

— Вот и я гляжу: больно ты хитрый. Как бы в дураках не остался.

— Не останусь. Мне учителка всегда говорит: «Ты, Фетисов, далеко пойдешь». Давай трояк-то!

Николай вздохнул, протянул сыну смятую бумажку и стал спускаться с чердака. Пашка закричал вслед ему отчаянно:

— Чего ж ты дал? Целковый один!

— Хватит с тебя, — проворчал Фетисов. — Разбежался!

XIV

Из милиции Василий Васильевич поехал сразу в город, хотя жена наказывала вернуться к обеду.

Эти несколько дней после неприятного объяснения Ирина Георгиевна проявляла заботу и нежность, которые Соловьев истолковал как нечто новое в их отношениях, а не как желание загладить свою вину, что было бы ему крайне неприятно, напоминая об этой вине и лишний раз подтверждая ее. Нечто новое в их отношениях и позволило Василию Васильевичу поехать из милиции сразу в город, хотя жена ждала его к обеду и он обещал ей вернуться. Обещал, да передумал.

Дневное шоссе не было похоже на утреннее. Утром в город вливался сверкающий поток лимузинов, оттесняя в сторону редкие и словно бы сонные грузовики. Днем шоссе стонало от тяжелых машин, заполнявших его от обочины к обочине, воздух над ним дрожал знойными струйками, и легковые машины испуганно сторонились пышущих жаром тяжеловозов.

Василий Васильевич не сторонился. Грузовики уступали ему дорогу. Со стороны это выглядело даже странно: только что чумазый парень на грохочущем «ЗИЛе» мчал посреди шоссе, а в хвосте у него, безуспешно сигналя, покорно следовали «Волги», «Жигули» и «Москвичи». Но вот Василий Васильевич пробивался вперед, пристраивался сзади к «ЗИЛу», коротко, мимолетно касался сигнала, и тотчас грузовик послушно брал вправо. Такой уж имелся талант у Василия Васильевича — проходить беспрепятственно. Он, несомненно, мог бы посещать кино и театр без билета: контролер не задержал бы его, подумав, как думали все в таких случаях, что он имеет право. Конечно, Соловьев в театр и в кино билеты брал, но мимо секретарей, вахтеров, а порой даже милиционеров, проверяющих пропуска у входов в учреждения, проходил совершенно свободно. Талант Василия Васильевича оказался особенно полезным в отношениях с должностными лицами: не заказывая пропуск, минуя секретаря, он входил в их кабинеты не просителем, даже если суть дела, которое приводило его сюда, и заключалась в просьбе, а партнером. По меньшей мере партнером. Равным. А возможно, и лицом начальственным, ибо известно, что таковые не задерживаются в бюро пропусков и приемных.