Старые истории

И повели по улице, стеснив конями с двух сторон. Это мне совсем не понравилось. Однако иду, делать нечего. Никогда не предполагал, что так бесславно, по-дурацки сочтутся мои дни.

Начал потихоньку оглядываться, прикидывать обстановку.

— Вы регулярная часть или как? — спрашиваю негромко правого конвоира, рыжего, в смушковой кубанке.

— Теперь сам леший не разберет. Да тебе-то к чему? Сейчас за город выведем и хлопнем.

— А кто командир?

— Капитан Орлов. Больно ты любопытный. Сам-то кто будешь?

— Так сказал уже — писарь. И что вы в меня вцепились, дался я вам?

— Топай, топай, — рыгочет. — Приказано расстрелять, раз ты красный, значит, расстреляем.

Тут я понимаю, что все они выпивши, дух вокруг них стойкий держался и вместе с ними двигался за город. Терять мне было нечего. Как-никак девятизарядный парабеллум в кармане. Надо было только выбрать удобное место и с толком пустить его в дело. Это место я и присматривал.

Начинало светать, тускло светили редкие фонари, и кое-что уже можно было разглядеть. Впереди овраг, через него мосток переброшен. Ага, тот самый, через который ехали утром. Овраг глубиною метра два — два с половиной. Подходяще. Тут я и дам стрекача — через перила в овраг и тягу. По оврагу конем не проедешь, придется слезать — уже выигрыш во времени. Да и долго искать меня — себе дороже: теперь у белых на такое роскошество времени нет. Так что, глядишь, и получится.

Орлов покрикивал время от времени, отдавал распоряжения. Вот в какой-то переулок завернула тачанка, затарахтела на колдобинах, потом отделилась группа кавалеристов, свернула на соседнюю улицу, на которой слышалось какое-то движение. Раздались крики, поднялась стрельба и смолкла.

Меня неласково толкнули в спину, пришлось ускорить шаг. И, скажу я вам, очень мне не нравилось, как мой левый страж себя вел: что-то очень пристально он меня разглядывал. И так посмотрит, и этак.

Правильно не нравилось. Смотрю, дал он лошади шпоры и к Орлову. А мосточек с овражком все ближе и ближе.

Конвоир с капитаном шепчутся, я напрягся, вслушиваться стал — точно! Мою фамилию произносят. Правую руку просто силой воли сдерживаю, чтобы в карман за парабеллумом не полезла: рано себя обнаруживать. Прямо сразу так тебе Орлов и поверит, что командармы по ночам в одиночестве шастают и в руки легко даются. И правда. Орлов головой мотает — недоверие выражает. А этот гад долдонит свое.

Смотрю, капитан коня придерживает, дает мне себя нагнать. Приставляет мне к виску дуло нагана, такое прохладное, твердое, и говорит:

— А ты, случаем, не Буденный?

— Еще чего не хватало, — отвечаю. — Писарь я, — стою на своем. — Свое дело знаю, за чужое не берусь.

А дуло так приятно холодит висок. А овражек — вот он, вот он, дорогой мой.

— Был бы ты Буденный, я бы тебя отпустил. Храбрых не бью. Так все-таки?

Сейчас, думаю, жди, признаюсь. И это будут мои последние слова на этом свете. И так уже хорошего дурака свалял — мало не будет.

— Не заставляйте меня на себя наговаривать, — прикидываюсь казанским сиротою. — Что я, Лжедмитрий какой-нибудь? Сами подумайте: зачем Буденному бродить ночью по городу? Чего ему прежде своих частей в город лезть?

«И действительно, чего? — сам себя спрашиваю. — Вот и получил, торопыга». Складно так рассуждается. Видно, дуло нагана, приставленное к виску, очень способствует прочищению мозгов.

Орлов легонько толкнул мою голову револьвером системы Нагана и приказал своим:

— Обыщите его!

Трое спрыгнули с лошадей и ринулись ко мне.

«Теперь или никогда!» — скомандовал я себе и, чтобы сместить внимание Орлова с моей так подведшей меня башки, быстро выхватил из кармана и протянул ему золотые часы — подарок ВЦИК, врученный мне Михаилом Ивановичем Калининым, который разделял мнение Ворошилова, что в гробу лучше лежать не баба бабой, а мужик мужиком. И дело к тому шло.

— Вот все, что у меня есть, возьмите!

Орлов машинально протянул за часами руку, что и требовалось, и также механически стал выискивать вокруг себя наиболее освещенное место, чтобы разглядеть их. На это я и рассчитывал. В ту же секунду я отпрянул от его нагана, одновременно выхватывая парабеллум, и выстрелил почти в упор.