Старые страницы

– Вотъ, – слышалъ я отъ нея въ другой разъ – вы хоть откровенны: прямо признаетесь, что не любите нашего женскаго письма, считаете его своего рода литературнымъ made in Germany. Быть можетъ, вы и правы. Но согласитесь: можетъ ли быть иначе? Возьмемъ въ примѣръ меня. Я пишу давно, издала не одинъ десятокъ романовъ, множество повѣстей, разсказовъ, писала для театра. Имѣю литературное имя. На моихъ сочиненіяхъ сколько издателей нажилось. Но – въ концѣ-то концовъ – что же? Тотъ же вѣчыый пятакъ, пятакъ и пятакъ, и необходимость слѣпить изъ пятака три-четыре тысячи рублей въ годъ, нужныя, чтобы жить въ Петербургѣ не вовсе бѣдно и поддерживать своихъ близкихъ. Такъ удивительно ли, что начиваешь расплываться въ made in Germany, топить въ ремесленныхъ строкахъ природный талантъ? И, при томъ, эта страшная неувѣренность въ заработкѣ, эта всегдашняя готовность вашего брата, журналиста, отодвинуть насъ, женщинъ, на задній планъ. Легкое ли дѣло писать романъ, a – тѣмъ временемъ въ головѣ стучитъ мысль: куда я его дѣну? Здѣсь, положимъ, благосклонно примутъ, тамъ – съ удовольствіемъ возьмутъ «почитать». А вдругъ туда Чеховъ повѣсть дастъ? сюда Немяировичъ-Данченко романъ напишетъ? Ну, и получай, Калпитолина Валерьяновна, дѣтище свое обратно и неси его на какой-нибудь литературный погостъ, гдѣ издатель-могильщикъ скупаетъ «имена» чуть не на фунты, по вѣсу манускрипта. Рабство!.. Вы говорите: made in Germany. Да какъ же иначе-то? Вѣдь – помимо всякихъ психологій творчества, станьте-ка на почву экономическаго разсчета. Чтобы заработать рубль, Немировичу-Данченко нужно написать три-четыре строки, a мнѣ двадцать. Стало быть, – опять-таки, оставляя въ сторонѣ и размѣры талантовъ, и симпатію публики, и взгляды, – намъ, женщинамъ, чтобы жить литературою, наравнѣ съ мужчинами, надо имѣть вшестеро, всемеро сильнѣйшую производительность, энергію, устойчивость труда. Васъ въ состояніи прокормить уже часъ работы въ сутки, трудиться больше – ваша добрая воля, a я, если не буду гнуть спивы надъ писъменнымъ столомъ съ утра до вечера, такъ и сыта не буду. Какъ же, при такихъ условіяхъ, не развестись женскому литературному made in Germany.

Соглашаясь съ замѣчаніями К. В., я, однако, указалъ ей на дорого оплачиваемый трудъ нѣкоторыхъ русскихъ женщинъ-писательницъ, напр., Смирновой, Микуличъ, произведенія которыхъ отнюдь не подходятъ и подъ уровень made in Germany.

– Да это не профессіоналки, это гастролерши, – возразила Назарьева, – онѣ пишутъ полтора раза въ годъ и не отъ литературы получаютъ главныя средства къ жизни. Ахъ, если бы я имѣла возможность прожить нѣсколько лѣтъ, не нуждаясь въ литературномъ заработкѣ, разсматривая его, лишь какъ прибавку къ доходу! Повѣрьте, что и я сумѣла бы отшлифовать нѣсколько повѣстей и разсказовъ, послѣ которыхъ строка моя ужъ, конечно, не въ пятачокъ бы цѣнилась. Вы посмотрите: какъ много изъ насъ, женщинъ, блистательно начинаютъ, и какъ мало хорошо продолжаютъ и кончаютъ. Это потому, что обыкновенно начинаемъ-то мы еще спокойными, сытыми дилеттантками, либо съ жалованьемъ супруга, либо съ попечительными папашею и мамашею за спиною, a продолжать-то и кончать приходится уже нищими профессіоналками, трепещущими за кусокъ хлѣба, изнывающими въ роковой конкурренціи и между собою, и съ мужскимъ трудомъ. Дама-писательница! дама-романистка! Сколько насмѣшекъ, сколько обиднаго снисхожденія!.. Тяжело, A. В.! И – что удивительнаго, если многія изъ насъ на корню вянутъ, a бываютъ и такія, что, стараясь облегчить себѣ трудъ, перерабатываются въ авантюристокъ печати, плагіаторшъ подъ шумокъ и т. д. Виновны, но заслуживаютъ снисхожденія. Не будемъ называть именъ, но одна изъ моихъ коллегъ, напр., чуть не половину раз сказовъ Мопассана передѣлала на русскіе нравы подъ своимъ именемъ. Переутомленная голова не работаетъ, сюжетовъ нѣтъ, a ѣсть надо, и башмаки рваные: достань двадцать рублей, откуда хочешь, – стало быть, четыреста строкъ хоть роди да подай. Ну, и пошла переряживать «Mademoiselle Fifi» въ «Поручика Фифкина», a «Maison Tellier» въ «Заведеніе купчихи Телкиной». Снесетъ эти лохмотья въ какое-нибудь журнальное захолустье поневѣжественнѣе, – точно перекрашенную собаку на рынокъ сведетъ. Получитъ деньги, – рада. A напечатаютъ разсказъ, – трясется недѣли двѣ, ни жива, ни мертва: уличатъ въ плагіатѣ или нѣтъ? Господи! помоги, чтобы не уличили!.. Вотъ какой проклятый хлѣбъ! А Ю. – Капитолина Валерьяновна назвала очень извѣстное имя, – какія художественныя вещи привезла она съ собою, когда только что появилась въ Петербургѣ изъ провинціи! Вѣдь ей Салтыковъ рукоплескалъ, Михайловскій пророчилъ, что она русскою Жоржъ-Зандъ будетъ. И что же теперь? Выбрасывала-выбрасывала строки, какъ машина, и дописалась до того, что даже русскую грамоту позабыла, слогъ потеряла, пишетъ: «Проходя мимо деревни, острые глаза незнакомца обрѣли въ расщелинѣ мѣстности прелестную голубоглазую блондинку съ черными, какъ смоль, волосами»…