Старый патагонский экспресс

Всем, кто находит церковные обряды в Гватемале чересчур приземленными и мирскими и предлагает с этим бороться, я бы порекомендовал посетить Норс-Энд в Бостоне в день Святого Антония и оценить степень мирского в толпе из тысяч ошалевших итальянцев, старающихся запихнуть свои долларовые купюры в копилку своего небесного покровителя, которого несут мимо жалких пиццерий и мафиозных притонов. Процессию эту возглавляет завывающий священник и шестеро не менее бесноватых служек. По сравнению с этим действом служба в церкви Милосердия могла считаться верхом благочестия. Священник со свечой в серебряном подсвечнике с видимым усилием проталкивался сквозь толпу прихожанок — почему-то в этой части церкви собрались одни женщины. По сути, он занимался в основном тем, что позволял как можно большему числу женщин прикоснуться к своей свече. Женщины ждали своей очереди, тянулись вперед, хватали обеими руками свечу и издавали радостные вопли. Священник выдергивал свечу из жадных рук, и тут же ее хватала следующая женщина. Священник продолжал свой путь по кругу, от обильного пота белая парча праздничной рясы давно стала серой.

Граждане с «поляроидами» действовали более организованно. У них имелись помощники, которые обрабатывали очередную семью, уговаривая ее сделать снимок, а потом расставляли объекты съемки возле статуй особо несчастных святых. Здесь царила суровая конкуренция. Я успел насчитать четырнадцать фотографов и еще больше помощников. Они оккупировали зону от входа в алтарную часть до купели со святой водой, а также в сторону алтаря. Статуя Святого Себастьяна (этот мученик особо почитается в Латинской Америке) эксплуатировалась сразу двумя фотографами. Их вспышки сверкали практически без перерыва, а кредитоспособные индейцы только охали при виде своих ошарашенных физиономий, во всем великолепии проявлявшихся прямо на глазах на квадратиках глянцевой бумаги. Это было сродни тому чуду, на которое они так надеялись, но и цена была велика — два доллара за снимок. В среднем это был их недельный заработок.

Лотерея оказалась гораздо дешевле. И поэтому толпа перед столом под распятием собралась такая большая, что мне пришлось ждать целых пятнадцать минут, прежде чем я смог разглядеть цену билетов и хотя бы часть призов. Совершенно очевидно, что это не была страна литераторов. Лишь единицы в этой толпе могли кое-как написать хотя бы свое имя. Остальные сообщали свои имена даме в черной шали. Она медленно выводила их по буквам вместе с адресом клиента. Затем за десять центов ему вручался клочок бумаги с номером. Больше всего здесь было индейских женщин с младенцами, примотанными шалью к спине, как живые рюкзаки. Я дождался, пока какой-то мужчина запишется в участники, получит номер и отойдет от стола, с довольной улыбкой разглядывая свой билет.

— Простите, — сказал я. — Но что вы надеетесь здесь выиграть?

— А вы разве не видели статую?

— Нет.

— Она же на столе, идемте, — он провел меня вокруг толпы и показал на стол. Леди в черной шали, моментально заметив, что к статуе проявил интерес какой-то иностранец, подняла ее так, чтобы было лучше видно.

— Она красивая, правда?

— Очень красивая, — сказал я.

— Наверняка стоит кучу денег.

— Не сомневаюсь.

Нас услышали в очереди. Индейские женщины дружно закивали и заулыбались — беззубыми ртами — и наперебой стали повторять, что она очень красивая, не забывая диктовать даме в шали свои имена, и платить деньги, и распевать гимны.

Действительно, призом в этой лотерее была не просто статуя, это была выдающаяся вещь. Фигура Иисуса высотой примерно в полметра была обращена к нам спиной. С золотой короной на голове, в алом плаще с золотой бахромой он стучал в дверь дома. Я готов был поспорить, что это была копия английского сельского дома — пластиковая модель каменного дома с толстыми балками, окнами с переплетом и дубовой дверью в окружении роз — красных и желтых. Это был не какой-нибудь изнеженный сорт «Морнинг глори» — у них даже были пластиковые шипы. Когда-то я посещал католическую школу, и мне были хорошо знакомы все канонические изображения Христа: распятый, в лодке, получающий удары кнута, за плотницкой работой, в молитвах, изгоняющий менял из храма и стоящий в воде в ожидании крещения. Но ни разу в жизни я не видел Христа, который стучится в двери английского сельского дома, хотя смутно припоминал какую-то картину со схожим сюжетом (пять месяцев спустя в Лондоне, в соборе Святого Павла, я наткнулся на картину Холмана Ханта «Свет над миром» и смог связать его с этим гватемальским произведением искусства).

— А что делает Иисус? — спросил я у своего собеседника.

— Вы же видите, — ответил он. — Стучит в дверь. В испанском языке «стучать» является довольно грубым словом — скорее сродни дубасить или бить ногой. Иисус явно никогда себе такого не позволял.

— Почему он так делает?

— Он хочет войти, — рассмеялся мужчина. — Я думаю, он хочет войти в дом!

Леди в черной шали опустила статую на стол.

— Очень тяжелая, — сказала она.

— А этот дом, — показал я. — Он в Гватемале?