Он побывал в Закапе, но там ему не понравилось — уж слишком эти гватемальцы стеснительные. Но гондурасцы еще хуже. А как я добирался сюда из Бостона? Он задал мне множество вопросов: сколько часов идет поезд от Чикаго до Форт-Уорта? Какие там ходят поезда? А мексиканские дороги — настолько ли они хороши, как рассказывают? В каких составах есть вагоны-рестораны и спальные вагоны? И видел ли я что-нибудь похожее на этот паровоз? («Мне говорили, что сейчас он стоит кучу денег, и я думаю, что так оно и есть!») А куда я направляюсь дальше? Когда я сказал, что в Аргентину, он воскликнул:
— Чудесно! Но будьте начеку в Никарагуа — там сейчас восстание. Это все тот ужасный человек, Сомоса.
Мы все еще стояли на платформе. Начальник вокзала кивнул на паровоз и сказал:
— Он очень старый. Но все еще бегает.
Поезд отправлялся после ланча. Я успел рассчитаться в отеле, вернулся на вокзал и купил билет: обменял тридцать пять центов на тридцать пять миль пути. Я хотел занять место в голове вагона, но, как только мы тронулись, стало ясно, что от паровоза слишком много шума, и к тому же в конце вагона сидели двое сальвадорцев, с которыми можно было перекинуться парой слов. Оба молодых человека (им не исполнилось и тридцати) были коммивояжерами. Коренастый смуглый Альфредо производил впечатление мускулистого здоровяка. Он торговал пластиковой посудой и кухонными принадлежностями. Марио имел более изящное сложение и очаровательный рассыпчатый смех. Он продавал зубную пасту, мыло и масло. Компания отправила их осваивать Санта-Ану, и им приходилось обслуживать всю территорию вокруг города, то есть практически весь Западный Сальвадор. Я сказал, что, по-моему, это большая территория. Они напомнили мне, что сама страна не очень большая: чтобы остаться с выгодой, им необходимо за день обслужить по двадцать-тридцать точек.
Мы говорили по-испански. Я поинтересовался: они говорят по-английски?
— Немножко, — ответил Марио по-испански и рассыпался своим звонким смехом.
— Это я говорю немножко, — тоже по-испански сказал Альфредо. — Я был два месяца в Аррисбурге — учил английский.
— Пенсильвания?
— Миссисипи.
— Скажите что-нибудь по-английски.
— Сиськи, — выдал мне Альфредо с улыбкой от уха до уха. И добавил еще несколько непристойностей, которые из-за его ужасного произношения утратили всю свою оскорбительность.
— Испанский лучше английского, — заметил Марио.
— Думаю, так оно и есть, — подтвердил Альфредо.
— Глупости, — возразил я. — Как один язык может быть лучше другого? Это зависит от того, что ты хочешь сказать.
— Что бы ни хотел, — не уступал Марио. — Испанский язык выразительнее. Английский краткий и деловой.
— Шекспир краткий и деловой?
— Шекспир у нас есть на испанском, — заявил Альфредо.
А Марио нашел еще один довод:
— У нас в испанском больше слов.
— Больше, чем в английском?
— Во много раз.
Поезд остановился, чтобы принять пассажиров. Затем мы снова тронулись и неподалеку от путей заметили лохматую тощую свинью, рывшуюся пятачком в траве. Марио ткнул пальцем в свинью:
— Вот, к примеру, свинья, — сказал он. — У нас для свиньи есть пять слов. А у вас?
Я прикинул (хряк, боров, свинья, подсвинок) и честно сказал «четыре».
— А теперь послушай, — сказал он и отчеканил, загибая пальцы: —
— И для собаки два слова, — добавил Альфредо. —
— И для детей у нас семь слов, — воодушевился Марио, — а в Гондурасе аж восемь!
— Сколько у вас слов для собаки? — снизошел до меня Альфредо.
Я подумал: щенок, дворняга, пес, кобель — и сказал:
— Четыре. Это больше, чем у вас.
— Ну, зато для быка у нас четыре, — не сдавался Марио.
Боже правый, о чем мы с ними спорим?!
А Марио старательно перечислял обозначения быка:
— Ваша взяла, — сказал я. Поезд снова остановился, и, воспользовавшись тем, что Марио с Альфредо вышли купить кока-колы, я вытащил свой испанский словарь и проверил некоторые слова. Когда поезд снова затрясся на рельсах, я сказал:
—
— Но это такое же животное! — Марио это нисколько не смутило.
Мы принялись спорить, пока Альфредо не вынес свой вердикт:
— Да, в Соединенных Штатах вол не такой, как у нас. Я сам видел в Аррисбурге.