Старый Сантос и его потомки

И не только он, но даже старик Меер Шпигель, который до восьмидесяти шести еще считал свои годы, а затем махнул на них рукой и перестал считать, даже он, этот многолетний сторож винного подвала, не знает возраста поселка. Шпигель, который еще воевал в русско-японскую войну, потеряв в Порт-Артуре ногу и получив за боевые подвиги Георгиевский крест, нынче сидит по целым дням на завалинке своей хатенки, в центре поселка, опираясь на свои костыли. Сидит и провожает каждого прохожего шуткой, прибауткой и допытывается при этом по нескольку раз, как его зовут, да чей он будет, да куда идет… Да… Так это я все к тому, что даже он, Шпигель, отвечает, когда его спрашивают, сколько лет поселку:

— Что? Сколько лет нашему поселку? Ого-го!..

— А все же?

Старик надолго задумывается, напрягает высокий морщинистый лоб, который больше подошел бы профессору, нежели простому сторожу, долго чешет затылок, а затем громко смеется:

— Да, вопрос не из легких! Сколько лет нашему поселку?.. Могу поклясться, что лет восемьдесят с хвостиком, не меньше…

— Побойтесь бога, реб Меер! — урезонивают его соседи. — Вы с луны свалились? Восемьдесят лет! Вы хоть соображаете, что говорите? Вы уже перешагнули, чтоб не сглазить, за восемьдесят шестой, жить бы вам до ста двадцати лет!.. А тут еще жили и трудились ваши деды и прадеды, которых принесло сюда из Деражни и Литина… Те самые деды и прадеды, которые якшались с Устимом Кармалюком и за помощь народному бунтарю были приговорены к каторжным работам в Сибири… Так что же вы басни рассказываете про восемьдесят лет?..

— Может, и так… Может быть, правда на вашей стороне… Вы больше моего помните, стало быть, так… — виновато и смущенно улыбается сторож. — Что ж, пусть будет по-вашему… Могу вам сказать на это только одно: у вас нет столько волос на голове, сколько лет нашей Ружице!

— Так бы и сказали сразу, реб Меер! Там, под крутым курганом на старом винограднике, можно найти лозы, которым добрых сто пятьдесят лет, а может, и того больше… Сантосы их там посадили с незапамятных времен и вырастили. А сколько, по-вашему, лет старому кладбищу, что над крутым яром? Ведь там уцелели камни-надгробия, которым более трехсот лет… Ученые люди приезжали и рассказывали…

— Да, вы правы! — сдается окончательно старый реб Меер. — Но знаете, что я вам посоветую? Обратитесь к Гедалье Сантосу — потомку тех самых Сантосов, о которых вы только что упомянули, — он все знает. Они, Сантосы, пришли сюда первыми и зубами разгрызали эту каменистую землю. Из рода в род переходит молва, что был здесь одним из первых основателей поселка некий Ицхак Сантос. Его камень на старом кладбище можете увидеть на краю яра, там с трудом, правда, но все же можно прочесть его имя… Это он разбил здесь первый виноградник на каменистой почве, вон там… А мы, Шпигели, пришли сюда на много лет позже, когда здесь уже были домашние очаги, когда люди уже трудились на этой земле… Застали здесь тех самых Сантосов, значит… А наши предки — каторжане, те, которые когда-то участвовали в восстании Устима Кармалюка, помогали ему. Что и говорить, наши предки за это дорого поплатились… Изведали вкус царских розог, заработали сибирскую каторгу…

Старый сторож Меер Шпигель задумывается, собираясь с мыслями, и добавляет:

— Я думаю, что все это записано в каких-нибудь ученых книгах. Там вы об этом можете подробно прочесть, если это вам интересно. В каких именно книгах? Этого я уж не знаю. Говорят, старые люди вели такую книгу, пинкус она называлась, — летопись, значит, где все подробно записывалось. Записывали деды, внуки, правнуки. Книга эта переходила из рода в род, и все было ясно в ней, как на свету. Так вот во время турецкой войны, когда захватчики ворвались сюда, они якобы все сожгли, все разрушили, погибла в огне и эта славная книга — пинкус. Вот и поди узнай, что тут было. Все сгорело во время страшного пожара вместе с торами — священными книгами, вместе со старой синагогой… А строили все это те самые Сантосы, что из Испании бежали от инквизиции…

Да, много раз через эти края проходили иноземные полчища и все сравнивали с землей. И кому тогда в голову могло прийти спасать книги, когда себя не все могли спасти? Вот и поди скажи точно, сколько лет нашему поселку, которому тот самый Ицхак Сантос дал название Ружица, в память карпатского села, где погиб его старший сын…

Кто-то рассказал, что много лет назад, в уезде, просматривая старые церковные книги и документы, он натолкнулся на древнюю книгу. Уже давно стерлись на ней буквы, и сама она вся почти истлела, но с большим трудом удалось кое-что прочитать об истории этого заброшенного села на Подолии. В одном месте было написано, что однажды, ранней весной, Днестр разбушевался и вышел из берегов, а по реке плыл большой плот, на нем были женщины, мужчины, дети, старики с домашним скарбом и скотиной. Разыгравшийся шторм сломал плот, он рассыпался, и ветром его прибило к берегу; людей и скотину удалось с божьей помощью спасти. Эти скитальцы оказались людьми иудейского вероисповедания.