Стать японцем

В начале правления Мэйдзи японцы посчитали свое тело «некрасивым», неприспособленным к модернизации и взяли за образец тело европейца. Однако «исправление тела» (наращивание мускулов, повышение роста, ликвидация кривизны ног, вызванной недостатком животного белка и принятым в стране способом сидения на полу, обычаем ношения младенцев и детей на спине и т. д.) — процесс длительный. Поэтому для начала было гораздо проще и даже естественнее «закамуфлировать» тело и скрыть его «недостатки» — то есть облачиться в европейское платье. Естественнее потому, что именно одежда в глазах японца всегда являлась показателем статуса. Соответствующая одежда служила показателем «цивилизованности» и «варварства». Поскольку именно Запад стал признаваться тогда за мерило цивилизации, то и одеваться, и вести себя следовало на западный манер. Относительно последовавшего в 1873 г. запрета на «дурные» обычаи прошлого (включал в себя, в частности, запрет мочиться на улицах и появляться на публике с обнаженными ногами) видный мыслитель Нисимура Сигэки (1828—1902) писал не как о малозначащей частности, а как о важнейшем событии, имеющем отношение к судьбам страны: чиновники и аристократы должны следить за своим телесным поведением, поскольку в противном случае страна не будет иметь права называть себя цивилизованной, «сколько ни тверди о богатой стране, сильной армии и открытости перед заграницей»¹⁵.

Национальная японская одежда вызывала у европейцев противоречивые чувства: она вроде бы и красива, но никак не подходит для двигательной активности. Вот как характеризовал традиционную японскую одежду И. А. Гончаров: «Глядя на фигуру стоящего в полной форме японца, с несколько поникшей головой, в этой мантии, с коробочкой на лбу [имеется в виду традиционный головной убор, представлявший собой подобие коробочки из папье-маше, подвязывающейся у подбородка шнурами. — А. М.] и в бесконечных панталонах, поневоле подумаешь, что к^кой-то проказник когда-то задал себе задачу одеть человека как можно неудобнее, чтоб ему нельзя было не только ходить и бегать, но даже шевелиться. Японцы так и одеты: шевелиться в этой одежде мудрено. Она выдумана затем, чтоб сидеть и важничать в ней. И когда видишь японцев, сидящих на пятках, то скажешь только, что эта вся амуниция как нельзя лучше пригнана к сидячему положению и что тогда она не лишена своего рода величавости и даже красива. Эти куски богатой шелковой материи, волнами обвивающие тело, прекрасно драпируются около ленивой живой массы, сохраняющей важность и неподвижность статуи»¹⁶

.

Гончаров говорил о «неподвижности статуи» и о том, что японские одежды служат прежде всего церемониальным целям, но требованием эпохи был динамизм. Традиционная одежда препятствовала этому. Это было видно даже по походке: поскольку долгополое кимоно сужается книзу, то с точки зрения европейцев походка японцев выглядела «семенящей» и «шаркающей», быстрое передвижение в ней было невозможно. В особенности это касается женщин, нательное белье которых состояло из куска широкой материи, которая плотно обхватывала бедра и сковывала движения ног, что вело к тому, что носки ног были обращены при ходьбе внутрь.

Японская обувь также препятствовала быстрому передвижению. Она была рассчитана на частое и беспрепятственное снимание у входа в помещение или же при встрече на улице с более высокопоставленным лицом. В «гэта» (деревянная подошва на двух подставочках, где большой палец отделяется от остальных шнуром), предназначенных для ходьбы по улице

волочились по полу наподобие шлейфа у придворной дамы. Его прическа была такой же, как и у его придворных, но ее венчал длинный, жесткий и плоский плюмаж из черной проволочной ткани. Я называю это “плюмажем” за неимением лучшего слова, но на самом деле он не имел никакого отношения к перьям. Его брови были сбриты и нарисованы высоко на лбу; его щеки были нарумянены, а губы напомажены красным и золотым. Зубы были начернены»¹⁸

.

На своем первом фотографическом портрете Мэйдзи предстает именно таким, как его описал британский посланник. Разумеется, такой облик главы «великой империи» мог вызвать у европейцев только «смешанные» чувства. В их восприятии «настоящий» император должен был являть собой динамичный образец мужественности. Облик же Мэйдзи сильно напоминал женский. Его придворные и чиновники выглядели не лучше. В то время, когда среди элиты господствовала растерянность, она чутко прислушивалась к мнению европейцев.