Статьи

Во всяком случае, приготовляющиеся к духовному званию молодые люди, прочитавши хронику г. Ливанова, для блага своего должны еще где-нибудь обстоятельнее удостовериться: приготовляет ли сказанное женское учебное заведение специально таких сообразительных “матерей-командирш”, или это просто случайность? Ошибка в этом случае может дорого стоить.

Алмазову, однако, все становится труднее: правда, он идет очень бодро и даже задорно, но беды за ним по пятам гонятся, к чему, надо сознаться, немало поводов дает его собственная несообразительность. О. Алмазов завел, например, попечительство, которым положено было (148) “все кабаки в селе закрыть и оставить из них лишь один (стало быть, все, кроме одного) и на 1000 р., взятую за аренду этого кабака, построить сельское училище”, но “против него восстали помещики Жигалов, Кашеваров и Скалон”. И за что же, вы думаете, восстали? — “как смел не приехать к ним со славлением на рождество”… Чего бы, кажется, таким неверующим людям воспретендовать на это; но вот, однако же, воспретендовали! К ним присоединились еще волостной старшина, писарь и становой; на Алмазова пошел донос, грозящий ему уголовным судом; но, к счастью, на страницах хроники (156) опять замелькали имена советника, Веры Николаевны и архиерея Хрисанфа, “облеченного в правду”, и дело “по мановению волшебной палочки” улаживается, к новому торжеству Алмазова. Он немножко поотдохнул и опять ринулся в бой, и притом в бой еще более отважный (165): он увидал “красных в земстве”. Красные поддерживали употребление в школах книжек, изданных бароном Корфом, Водовозовым и Ушинским. О. Алмазов заговорил (167): “Пусть школа научит ученика по учебникам Корфа ловить блох; пусть ученик затвердит по Ушинскому и Водовозову всю номенклатуру естественных наук, — и познание душевных качеств свиньи и пиявки” и т. д. Но “пусть ни одна копейка земская не истребится на такие книги”.[10]

О. Алмазову возражают, и он возражает и много говорит о том, сколь многим наукам сам он учился в семинарии. На 169-й странице он подробно и пространно исчисляет все эти науки, после чего становится совсем непонятно: как он не имел сведений о соборах и о творениях св. отцов и почему считал семинарский курс “мертвящей схоластикой”? Бой о. Алмазова кончается тем, что (173) “красные в земстве остались побежденными”.

Полнейший недостаток этого турнира заключается, однако, не в петушьем азарте Алмазова и жалкой шаткости его аргументации, а в том, что автор позабыл о председателе съезда, который на основании точных законоположений о земстве, не мог бы дозволить таких прений, какие сочинили слишком красные земские с слишком мрачным “идеальным попом” ливановского покроя. Это равно той, “одной из тысячи причин”, по которым не звонили в колокола, встречая Фридриха, — причина была та, что “не было колоколов”, и ее одной, конечно, весьма довольно, чтобы не было звона.

И вот опять передышка: разбив “красных в земстве”, о. Алмазов учреждает приход, проповедует, учит и посещает с женою собратий своих. Вера Николаевна, которая, кажется, все знает лучше своего мужа, оказывается вовсе не знакомою с “сельскими попадьями”, из которых, однако, одна ссужала ее двуспальною кроватью для ночлега с супругом у его родителей. Неужто Вера Николаевна и тогда не поблагодарила даже эту добрую “матушку”, которая, уступив ей свою кровать, сама — чего доброго — перевалялась ночку где-нибудь на жесткой лавочке? Но (179) “Вера Николаевна была удивительная женщина! — замечает автор. — Ее живая, восприимчивая, легко волнуемая природа могла мгновенно увлекаться и мгновенно превращаться из одного существа в другое, совершенно не похожее на первое” (?!), и она узнала “попадей”, и об ней заговорили: “ну, попадья!” Все от нее без ума, и совсем не ведомо за что. Так все идет как по маслу, но вдруг опять задорины: “в сельскую школу врываются нигилисты”!

VI