Статьи

Народный смысл положителен и крепок. Народ крепко и свято хранит свои вековые предания. Его нельзя увлечь никакими теориями, и можно с ним достичь всего, неся перед ним один светоч истины. Он сам отбросит отжившие начала, как только убедится, что они отжили и более для него не годятся. В нашей литературе гордятся неуважением к авторитетам, но все же не мешает им вспомнить, что “народ не есть условное понятие, но конкретная действительность, и ни один индивидуум не может, хотя бы и хотел, оторваться от общей родной субстанции”. О чем же, собственно, хлопоты? Зачем ложь? Разве не известно, к чему она привела во Франции и семью, и общество, и литературу? Разве и нам нужен такой же разлад и такое же низведение всякой журнальной статьи на степень печатной болтовни? Те, которые устроят русской прессе такое положение в обществе, окажут и себе, и обществу весьма плохую услугу, и потому не лучше ли менее гнаться за теориями да за собственными симпатиями, облекая их в формы народного желания, а говорить прямо и беспристрастно о том, чего желает народ, а не о том, чего желают его незваные адвокаты, которым он сам скажет: я не ведаю вас. В противном случае слова пойдут на ветер и обратятся в посмеяние тому, кто их произносит, а вместе соединения, о котором так много говорилось, явится печальнейший факт: недоверие к литературе, и тогда всякое дело труднее. Кто этому не верит, пусть посмотрит на современную Францию. У ее литературы существовало то направление, которого держатся теперь очень многие у нас, и что из него вышло?.. Многие говорят, что это старо, что ссылка на Францию надоела. Это, может быть, правда, но что старо, то еще не непременно неверно, и кто любит свой народ, тому можно для него поскучать часок-другой в некоторых размышлениях над стариною, из которой вырос Наполеон III и насмешливое недоверие целой страны к своей периодической прессе.

<О МАЛЕНЬКИХ ЛЮДЯХ>

С.-Петербург, вторник, 25-го июня

Маленькие люди, о которых мы будем сегодня говорить, едва ли не самые жалкие люди на земле русской. Они уже тем несчастны, что общество видит их несчастие почти каждый день и не только не замечает его, но даже считает это безобразно дикое явление явлением нормальным, вытекающим чуть-чуть не из природы вещей.

Мы говорим о купеческих мальчиках.

Заводя о них речь, мы вовсе не намерены забавлять наше гуманное общество мизерабельностью; еще менее мы способны вопиять к общественному великодушию. Нет, мы слишком стары для того, чтобы верить в русскую общественную инициативу, и потому обращаемся с нашими словами не к гуманности и либерализму разговаривающего русского общества, а к с. — петербургскому обер-полициймейстеру, сделавшему так много в полицейском управлении столицы.

Да, мы обращаемся к обер-полициймейстеру с делом, о котором, собственно, следовало бы говорить с обществом. Но как общество ничего полезного не делает и не хочет делать, то приятнее и короче надеяться на тех, которые могут делать. Таково современное состояние общественных дел при высоком развитии фразерствующего русского общества.

Наша просьба к с. — петербургскому обер-полициймейстеру рекомендуется общественному вниманию единственно для того только, чтобы не упустить случая заметить этому обществу его полнейшее бездействие, равнодушие к человеческим страданиям и жестокосердие, вопиющее на небо.

В предпоследний год первого тысячелетия России в Москве распочалась маленькая газетка, занявшаяся необыкновенно внимательно тормошением русского торгового сословия. С первого нумера, кажется, до последнего, она пилила дуроломов московской ножевой линии и с замечательною аккуратностью каждую неделю выволакивала на свет Божий хоть парочку торговых сычей. Непривычные к свету, они сидели и хлопали своими желтыми глазами, а читатели ахали, охали, смеялись и по временам сожалели. Более наше общество пока ни к чему еще не заявило своих способностей.

Газета, выхватывая скандал за скандалом из того злосмрадного болота, из которого московский гостинодворский Коцебу берет персонажи для своих прелестных произведений, доказала:

1) Что русское рядское купечество в предпоследний год истекшего тысячелетия России обращалось с мальчиками и так называемыми “молодцами” не по-человечески. Детей содержали гадко, требовали от них работы непосильной, били жестоко и даже убивали. Газета называла уличною кличкою почтенных московских коммерсантов, приобретших обширную известность своею дерзостью с приказчиками и зверством с детьми, отданными им “для обучения торговому делу”. Газета рассказывала ужасы.

2) Что торговый мальчик, с минуты отдачи его купцу, обречен на вечное непроходимое невежество.

3) Что мальчику ровно негде искать защиты, когда его калечит хозяйский кулак, приказчичий уступок и кухаркина затрещина. Что он гибнет молча, до тех пор, пока забьют в нем все человеческое, научат лгать, плутовать и притворяться.

Газета, подкрепив свои слова надлежащими доказательствами, говорила, что этому купеческому бесчинию надобно положить конец.