Статьи

Друзья минутного, поклонники успеха не выдержали первого сюрприза, которым серьезная действительность приветствовала их шутовские хлопоты. Два, три столкновения с народом, результаты которых ясно предвидели люди, не терявшие здравого смысла, запугали пламенных любовников, и кумир их уж им не кумир. Он стоит в своем опустелом храме, и никто не приветствует его ни стихом, ни прозой; никто даже не идет стирать с него пыль, оставляя ей свободу наседать густым слоем, пока в окаменевшем сердце самого кумира загорится жизнь и согретая рука сама отряхнет свои холодные покровы. Куда же заброшены все кадильницы, в которых так недавно сожигался дурман при “идольских требах”? Где же эта любовь, вера в народ и надежды на его силы? Неужто вся она израсходовалась на тепловатенькую болтушку, в которой слово “народность” играло тему для удобнейшего сбыта своих писаний? Зачем же брошены любимые задачи: “Как слиться с народом?”, “Как должно изучать народ?” Где эти народоведцы, вроде г. В. К—го, которого г. Григорьев справедливо упрекает в извращении смысла стихов Некрасова, ради того только, чтобы в словах поэта о народном восстании 1812 г. показать другую картину и странную смесь зверства и удалой “похвальбы этим зверством”, показать не 12-й год, а “эпоху Стеньки Разина”. Г. Григорьев занимает едва ли не самое видное место в ряду современных критиков, и мы, не имея основательных причин не верить ему, готовы согласиться с ним, что во всей этой путанице понятий “виноваты сказки, собранные г. Афанасьевым, да псевдоякушкинский сборник песен. Не будь их, этих явлений, перевернувших вверх дном всю критику, — понятия критиков не спутались бы до того, чтобы народность, то есть национальность, грубо смешать с простонародностью и лишить Пушкина его национального значения?” Да у одних ли критиков спутались понятия? А что делали наши публицисты? Что за бессмыслица гналась в “Современной хронике” “Отечественных записок”! Что за шарады загадывались в “Домашних делах” “Времени”! Что за россказни шли в разных мирах да листках!

Свежо предание, а верится с трудом.

Публицист “Отечественных записок” гласом вещего пророка указывал на неизбежное обращение народов к иным аграрным законам и наивно уверял, что общины, кроме России, нигде не бывало. Публицист “Времени” (конечно, не г. Косица) доказывал, что у нас нет и человека, который изловчился бы написать книгу, пригодную для нашего необыкновенного народа. А что уж он толковал о слитии с народом, то можно назначить премию тому, кто докажет, что он взял в толк эти праздные глаголы. Были, по другим изданиям, и такие статьи, в силу которых все, кроме крестьянина в лаптях, считалось отбросом, и ничего больше не оставалось делать, как позабыть все, что кто-нибудь когда-нибудь знал, отказаться от носовых платков и тонкой рубашки, да два, три раза быть высеченным на мирской сходке. Конечно, выдержать такой экзамен никого не забирала охота, и над праздными толками о народности читатели стали смеяться гораздо ранее, чем производители этих “идольских треб” охолодились осеннюю встречею московских студентов с народом на Тверской площади и перестали пороть свой утомительный и вредный для общенародного дела вздор. Наконец настало время, изобличающее, что ложь стала надоедать уж и себе и людям — и слава Богу. Пора же понять, что в горькой правде больше любви, чем в лести и лжи. Вы Байрона-то, Байрона-то скорбного и раздраженного припомните, припомните эту дивную смесь негодования на насилие и любви к великому, желчи на Англию и возвратов любви к ней, к ее величию, которая властительно царствует над вашей душою, когда читаете “Гарольда”! Иль нам уж никто не образец? Какой, подумаешь, передовой народ! Пусть-ка льстец себе не ищет уголков, а начинает совестливо употреблять в дело дарованные ему таланты. Обществу наскучили темные вариации публицистов и беллетристов. Оно уж не читает ни сцен, ни рассказов, которыми каждый ов, ев, ин, цын, овский и евский угощали в свою очередь почтеннейших и терпеливейших читателей. Нужно же помнить, что между читателями много людей, знающих народ ближе самих писателей, и что им нельзя постоянно показывать таких Антипов, какие попадаются изредка, а надо давать живых людей, обрисованных с правдивостью Писемского или Успенского. А то, пожалуй, можно долгаться до того, что никто не станет верить, а только сам уверуешь в собственную ложь. Это бывает…