Статьи и лекции

Этот взгляд, утверждая в отношениях между людьми примат любви, столь же решительно, как видим, отвергает и идею непротивления злу силою, которую проповедовал, например, Лев Толстой. Нравственный христианский закон запрещает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к злодею и даже, в качестве крайней меры, лишение его жизни, но осуждает злобу сердца человеческого и желание именно зла кому бы то ни было.

Здесь естественно встает проблема соотнесения личного и общественного блага. Она в данном контексте решается исходя из православного понимания Церкви как идеального человеческого Организма, созданного Господом Иисусом Христом.

Все человечество — это также организм, хотя и больной, а не общество, понимаемое как совокупность независимых личностей, объединенных лишь различными структурами и внешними связями в силу объективной необходимости совместного существования. Основным же законом жизни организма и всех его органов является любовь всех к каждому и каждого ко всем и страдание всех за каждого и каждого за всех. Об этом очень ярко пишет св. апостол Павел:

Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, — так и Христос… Тело же не из одного члена, но из многих… А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны…

Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы — тело Христово, а порознь — члены 

(1 Кор. 12, 13–27).

В организме нет проблемы "личного" и "общественного". В нем все едино. И лишь в случае омертвения отдельного члена он отсекает его. Но поскольку этот отдельный член именно мертв, это происходит без какого-либо ущерба для него! В этом — закон и благо жизни организма и всех членов. Такое деяние совершает Церковь как организм Христов с омертвевшими своими членами, впадшими в состояние ожесточения, развращения, своеверия. Тот же процесс естествен и для человеческого общества: омертвевший, преступный, неспособный к исцелению в естественной органической среде член оно ставит в особые условия, частично или полностью отсекает от себя и в качестве крайней меры ампутирует его. Всюду просматривается один и тот же ключ в понимании справедливости и насилия — закон любви.

Этот закон сам по себе едва ли может быть отвергнут. Но его применение, конечно, обусловлено нормами понимания "жизни" и "смерти", которые устанавливаются в каждом человеческом обществе отдельно, исходя из его духовного и морального состояния.

Из такого понимания справедливости и насилия очевидной становится и христианская оценка войны и мира как таковых.

Агрессивная война (неважно какая: "горячая", "холодная", политическая, экономическая, культурная и т. д.), внутренним источником и движущей силой которой всегда являются ненависть, алчность, гордыня и прочие страсти ада, естественно и безусловно заслуживает всяческого осуждения и всемерного противодействия. Однако и борьба с подобным врагом будет лишь в той мере святым подвигом, принятым Богом, в какой сердце защитников останется непричастным злобе и страстям самого агрессора.

Одним из явных признаков, по которому уже можно судить о праведности или несправедливости воюющих, являются их методы ведения войны и особенно их отношение к пленным, мирному населению противника, к детям, женщинам, старикам. Ибо всем понятно, что даже защищаясь от нападения, то есть ведя, как кажется, войну вполне справедливую, можно в то же время творить всякое зло и в силу этого по своему духовному и моральному состоянию оказаться не выше захватчика. Справедливая война ведется с гневом (есть гнев праведный!), но не со злобою, алчностью, похотью (1 Ин. 2, 16) и прочими порождениями ада. И потому наиболее точную ее оценку как подвига или, напротив, разбоя можно сделать лишь исходя из анализа нравственного состояния народа и армии.

Таким образом, можно видеть, что одни формальные признаки не всегда бывают достаточны для оценки конкретной войны по существу, и потому не всегда легко и просто отличить праведного от виновного. Есть, оказывается, более ответственный и совершенный критерий — внутренний, духовный, большей частью скрытый от поверхностных взоров человеческих, но не от совести и Бога, и он для каждого верующего человека неизмеримо выше всех прочих оценок.

Этот же критерий приложим и к проблеме мира и миротворчества.