Статуя сексуальной свободы

   Для поездки на станцию техобслуживания она облачилась в палево-розовый костюм от Шанель, ботильоны из сиреневой кожи и фетровую шляпку с оторочкой из серебристой норки. На отвороте костюма сверкала серебряная брошь с большим топазом и такой длинной, крепкой булавкой, которой при желании запросто можно было бы пробуровить зимнюю резину «КамАЗа». Булавка одна более-менее соответствовала стилистике авторемонтной мастерской, и я порадовалась, что подозрительного и ревнивого папули нет дома.

   – Может, и я с тобой? – спросила я. – Подержу вам с мастером автомобильную свечу…

   – Лучше держи тут оборону! – пропустив мимо ушей хамский намек, мамуля подмигнула мне и взяла разбухшую дамскую сумочку, из которой предательски торчало горлышко коньячной бутылки.

   – По-моему, «Реми Мартин» для автослесаря – это моветон! – укоризненно заметила я, хоть и знала, что коньяк предназначается вовсе не работнику мастерской.

   Мамуля отправлялась на ответственное сви… задание по добыче информации к какому-то важному дядьке из ФСБ. Дядька был их общим с папулей знакомым, но имел и собственный закрытый круг общения. Мамуля всерьез рассчитывала получить от важного эсбэшника рекомендации к не менее важным товарищам из смежных структур. Конечной целью интриги было живое общение с задержанным инструктором из тренажерного зала.

   – Мне неважно, что интерьер тюремной камеры не располагает к стриптизу! Если понадобится, я силой заставлю этого парня раздеться! – хищно скалясь, пригрозила мамуля. – Уж поверь мне, я посмотрю, что у него там есть!

   Из уважения к чувствам папули мне очень хотелось надеяться, что речь идет о татуировке на плече, не более того. Хотя от мамули в таком настроении можно было ожидать многого.

   – Все, я ушла! Пожелай мне удачи! – мамуля подставила свой норковый чепчик под мое дочернее благословение и упорхнула из дома легким ветерком с ароматом дорогих французских духов.

   Я закрыла за ней дверь и некоторое время стояла в коридоре, размышляя, чем бы заняться. При виде радостно оживленной мамули в парадных доспехах мне тоже захотелось поиграть в Мату Хари, но я пока не видела, где конкретно могу применить свои таланты по части обольщения мужчин с последующим отжимом из них ценной информации. Так ничего и не придумав, я пошла в ванную и от нечего делать запустила стиралку, битком набитую несвежим бельем. После этого у меня возникло приятное ощущение сопричастности к общесемейной борьбе с трудностями быта, которое я усилила, добросовестно перемыв оставшуюся после завтрака посуду.

   Поставив в сушку последнюю ложку, я решила подкрепить чем-нибудь свои подорванные силы и открыла холодильник. Пока я решала, что скушать – яблочко или апельсин, над моим плечом протянулась к пакету с кефиром мускулистая рука Зямы.

   – Доброе утро! – приветливо сказала я братцу.

   Он пробулькал ответное пожелание, вытер кефирные усы, прислушался и встревоженно спросил, напряженно скосив глаза в сторону коридора:

   – Что это там шумит?

   – Стиральная машина, – любезно объяснила я, хрустя румяным яблоком. – Она была набита бельем, и я завела стирку.

   Зяма икнул, сжал в кулаке кефирную коробку, превратив ее в подобие песочных часов, и устремился прочь из кухни, но далеко не ушел. Он остановился в коридоре, открыл дверь в ванную и довольно долго с непонятной тоской взирал на коловращение тряпок в иллюминаторе стиралки.

   – В чем дело? Что-то не так? – встревожилась я.

   Мало ли! Может, братец положил в машину какое-нибудь свое дорогущее дизайнерское одеяние, требующее особо трепетного отношения и эксклюзивной программы стирки, а я его заколбасила запросто, вместе с суровыми простынями и махровыми полотенцами…

   – Все прекрасно! – загробным голосом ответил Зяма. – Прекраснее некуда!

   Он перестал таращиться на трудолюбиво бурчащую машину и со вздохом выдвинулся в прихожую, где сразу же потянулся к телефону.

   – Он не работает, – предупредила я. – Похоже, сломался.

   – Вот я и хочу починить, – буркнул Зяма и полез в тумбочку за инструментами.

   Примерно минуту я с недоверчивым удивлением наблюдала, как братишка неловко, но старательно препарирует телефонного слизня, и решила, что мой трудовой энтузиазм оказался заразительным. Никакого иного объяснения тому, что Зямка спросонья и натощак развил бурную деятельность, я не видела. Разве что жестокая похмельная мигрень спровоцировала приступ садизма, и бедный телефонный слизень попал Зяме под горячую руку.

   Дверной звонок дилинькнул мне прямо в ухо. Думая, что это вернулся папуля с покупками, я без промедления открыла дверь.

   На пороге нетерпеливо переминалось мелкое и лохматое, как старичок-лесовичок, существо неясной половой принадлежности. Сверху тщедушная фигура была укутана в клочковатый пуховый платок, снизу виднелись тощие ножки в драных мужских носках и жутких галошах, похожих на две ржавые баржи. Из складок шали, показавшейся мне смутно знакомой, выглядывало морщинистое личико с припухшими глазами и красным клоунским носом. На испещренных прожилками щеках виднелись остаточные следы румян, поэтому я решила, что передо мной все-таки дама.