Ставка - измена Родине

В начале 1950-х гг. советские резидентуры КГБ и ГРУ в Берлине только становились на ноги. Большая игра и, соответственно, большие ставки делались в Австрии, поэтому Кайзвальтер, организовав в Вене свою основную резидентуру, считал, что должен иметь под рукой помощника «главного калибра».

Не без труда ему удалось убедить Гретхен в необходимости вернуться из Берлина в Вену. Еще больших усилий потребовалось Джорджу, чтобы привлечь ее к мероприятиям по разработке офицеров советской разведки, ибо Рицлер ненавидела русских, — ведь они разрушили ее мир, наполненный головокружительным успехом у отпрысков родовитой европейской знати, роскошью, блеском, сексуальными приключениями. Но и эту ее ненависть Кайзвальтер сумел направить в нужное ему русло, поставив на службу ЦРУ.

Судьба распорядилась так, что открытие Кайзвальтером цэрэушного бюро в Вене, совпало с прибытием туда Петра Попова, который сразу угодил в «медовую ловушку», расставленную американцем…

* * *

О том, что на него, неискушенного в амурных делах фронтовика, свалилась Божья благодать во плоти красавицы Греты, Попов решил резиденту не докладывать.

Во-первых, он должен был бы как-то объяснять свое отклонение от намеченного маршрута и появление в районе Оперного театра. Не мог же он, в самом деле, заявить генералу, что по причине прогрессирующей спермоинтоксикации, он каждый свой выход в город завершает посещением подиума венских шлюх.

Стань этот факт известен резиденту, а от него — секретарю парткома военной резидентуры, Попову на следующий же день вручили бы билет до Москвы с последующим предписанием продолжить службу в каком-нибудь Мухославске, куда даже император Николай I посчитал бы зазорным ссылать декабристов.

Во-вторых, Петр имел к «нерассказанной сказке венского леса» свой личный, плотский интерес. Однако горе-разведчик был на распутье.

С одной стороны, Грета вскользь сообщила, что работает массажисткой в венском Салоне красоты, посещаемом женами американских дипломатов (а значит, и разведчиков тоже!), поэтому в будущем ее можно будет использовать как источник оперативной информации. Этим своим ходом он сумел бы заработать «очки» и утереть нос сослуживцам.

С другой стороны, жаль было использовать такое богатое тело не по прямому назначению, а в оперативном плане…

«Главное, — решил Петр, — не теряя полученного на Буцапеспп-трассе ускорения, надо побыстрее уложить иностранку в постель, а там, между телом, смотришь, и договоримся о переводе интимных отношений в иную плоскость — в отношения оперативные по добыванию информации об американских дипломатах…»

* * *

Как обманутый собственной невестой жених без оглядки бросается в омут бесшабашного загула, так Попов, сменив вектор внутренней неудовлетворенности собой и своими коллегами, стал посвящать все свободное время Грете. Она для него была больше, чем поглотитель нерастраченной мужской энергии. Ламсдорф стала живительным пластырем на кровоточащей ране его тщеславия, иллюзорным щитом, за которым Петр прятался от собственных комплексов ущербности и мнимой несправедливости со стороны начальника и коллег.

…К началу второго полугодия пребывания подполковника Попова в Вене все более очевидной для начальства становилась его профессиональная непригодность, его неспособность быть оперативным сотрудником.

Глава резидентуры как-то попытался провести с ним беседу по душам, сказал:

«Петр Семенович, поймите, если вы не проводите вербовок агентов или не предлагаете каких-то операций, ваша характеристика в лучшем случае будет вежливо-уклончивой и вы не получите повышения по службе. Но если вам все это будет удаваться, о вас сложится мнение как об активном оперработнике, и вас будет ждать продвижение по служебной лестнице. Действуйте, наступайте, активизируйте работу!»

Однако слова шефа не произвели на Попова впечатления, свои неудачи в работе он по-прежнему относил на счет завышенных требований к нему «резака» и козней коллег.

…Вследствие непрекращающихся неурядиц на службе Петр утратил ценнейший дар жизни — оптимизм. Просыпаясь среди ночи от тревожного серцебиения, он силился и не мог отогнать от себя черные мысли. В бессилии, в бешенстве курил папиросу за папиросой, придумывая фантастические планы вербовок и захвата секретов противника, а также кровожадные прожекты мести своим коллегам и генералу-резиденту…

Отчуждение между Поповым и офицерами резидентуры нарастало. Чем дальше он дистанцировался от соотечественников, тем ближе и роднее становилась ему Грета, без которой он теперь не мыслил своего существования. Она для Петра поистине была наркозом от реальности.

А он, однажды отведав из чаши греха, стал пить полными глотками, будто торопясь наверстать упущенное…

«Дорогой Питер, я иметь чувство, что я зашла за тобой замуж», — щебетала Ламсдорф, подливая масла в огонь его страсти.