Преодолевая окаменелость в суставах, Маша поднялась с дивана. Встала спиной к Бажину и подняла волосы. Виталий надел цепочку ей на шею, и она коснулась пальцами маленького крестика, привыкая к мысли, что теперь он снова с ней.
— И все?
— Это очень важная для меня вещь. Очень дорогая, — проговорила, душа в себе волну вопросов. На большую часть из них, впрочем, ответ она и так знала.
— Тогда мне вдвойне приятнее вернуть ее тебе. Очень плохо терять что-то дорогое сердцу. Дорогое сердцу надо беречь. Это все, что ты мне скажешь? Ладно. Подожду. Поиздевайся еще немного над собой. И надо мной. Я потерплю, но не долго. — Положа руки на плечи, он развернул ее к зеркалу на противоположной стене.
— И что будет, когда твое терпение кончится? — завороженно Машка уставилась в их отражение.
— А вот теперь интрига. — Обнял ее сзади за плечи и прижал к себе.
— Ты же не умеешь.
— Я научился. А когда ты разучишься мне врать?
— Я не вру.
— Разыгрывать в отношениях роль покорной игрушки — это не твое. Тебе не идет, тем более ты не очень хорошая актриса. И не шлюха. И не
марионетка. Но тебе достает упорства держаться выбранной позиции. Признаюсь, я удивлен. И даже восхищен. Ты мне представлялась чуть слабее. Я думал, в тебе чуть меньше силы, чуть меньше воли и еще меньше упрямства.
— И чуть меньше ума. Или чуть больше? — спросила, безразличием показывая, что его слова ее ни капли не трогают.
— Нет-нет, с умом все нормально. Ума у тебя в самый раз. Мне больше не надо. Вот так — в самый раз, — улыбнулся он. — Тебе бы немного женской мудрости, чтобы с полу вздоха чувствовать, что от тебя хочет твой мужчина.
— Ты не мой мужчина, чтобы что-то такое чувствовать. Я с тобой не потому, что ты мой мужчина, — резко сказала она. — Ты знаешь, почему я с тобой. Я шагу не могу свободно без тебя ступить.
— Не давит? — Прижал ее к себе сильнее, положил ладонь на горло и стиснул. Понизив голос, заговорил тем тяжелым внушительным тоном, от которого у Машки по позвоночнику шел ледяной озноб: — Форма, которую ты выбрала для наших отношений, нам уже мала. Мы из нее выросли.
Мы быстро растем. Помнишь? Хорошо тогда про пальто сказала. Оно нам мало. А вернее, оно было нам не по размеру изначально. Мы в него не вмещаемся. Потому что ты не умеешь быть игрушкой, а мне нахрен не нужна кукла. Другие годами будут жить в одном и том же, но это не про нас. Не наша тема, Маня, не то пальто. Мне стоит только раскинуть руки — и все полетит к чертям собачьим.
— Виталя, прекрати. — То ли от его рук, то ли от его слов Машке стало трудно дышать. Она действительно не могла объяснить словами то, что между ними происходило. Думала, все пройдет после отпуска, а оно только усилилось. Во много-много раз. Ей не нравилась эта эмоциональная зависимость, она ее боялась. Поэтому пыталась держаться на поверхности, пыталась выплыть, а не утонуть. Разве Бажина можно удержать? У нее не хватало сил.
— Но ты с упорством натягиваешь его на себя… Оно трещит по швам и расходится, а ты все тянешь! В нем невозможно душно, тесно, неудобно, а ты упорно натягиваешь на себя это пальто!
— Виталя, мне больно.
— Вот. Я же говорю. Уже больно, швы в кожу, скоро кровоточить начнешь.
— Отпусти же.
— Конечно, отпущу. Дальше спальни ты все равно не уйдешь. — Подхватил ее и легко закинул себе на плечо.
— Ненормальный! — вскрикнула она, вцепившись в футболку на его спине.
— Это чистая правда. У меня даже диагноз есть, — засмеялся Бажин и, крепче стиснув ее бедра, направился в спальню. — Когда-нибудь я наберусь смелости и покажу тебе справку. Пойдем, игрушка.
— Куда ты меня тащишь?
— В спальню. Поиграемся еще немножко, так и быть. Но скоро мне надоест, и я сниму с тебя это пальто. Если сама не снимешь.
ГЛАВА 15
— Ты говорил, что все схвачено. А он тебя, будто котенка паршивого, за ворота, — недовольно сказал Григорий Ильич, обводя рассеянным взглядом собравшихся на торжественном банкете гостей.
То, как Бажин быстро и технично сместил Юдина с поста председателя, стало для всех шоком. Голоса распределились удивительным образом, и Станислав Игоревич даже в качестве директора в набсовет не вошел, потеряв в корпорации свое влияние. Обстановка накалилась. Одни вздохнули свободно, другие, имеющие с ним какие-то общие интересы, занервничали.
— Выкинуть меня, как ты говоришь, за ворота, это не панацея от всех болезней, точнее, бед. Я, слава богу, жив и здоров, и еще кое на что способен, — озлобленно возразил Юдин.
Ему крайне не понравилось сравнение Емельянова, и он, недобро блеснув глазами, посмотрел на Ващенко, словно молчаливо требовал ответа или оправдания за то, что произошло на недавнем собрании акционеров.
— Мой голос ничего не решал, и ты это знаешь, — ответил Евгений Леонидович.
— Это неважно. Важно то, что ты поддержал этого щенка, а не меня! Забыл, кто тебя в совет посадил! И зачем!
— Стас, более неудачного момента входить в открытый конфликт с Бажиным придумать невозможно. Причины ты и так знаешь, но почему-то не берешь во внимание.
— Что делать и когда делать, я сам буду решать, — отрезал Юдин.