Ставка на выбывание (СИ)

— Я три месяца на это смотрел. Зато ты ничего и никого вокруг себя не видела. Или видела? Я не твой мужчина. Он твой мужчина? Он до сих пор твой мужчина?

— Нет. Как ты можешь так думать?

— Смешной вопрос! А что мне думать?

— Да прекрати ты! Я не по нему плакала, а по своим несбывшимся мечтам плакала! По обманутым надеждам! По своим чувствам, которые он растоптал! Чувств уже не было, любви не было, потому что он все растоптал! — Стало не хватать воздуха, и Маша часто задышала. Заговорила тише, словно выдыхая слова с воздухом: — Я оплакивала свое разочарование… Я плакала не по нему… Если бы я хотела с ним быть, я бы и сейчас с ним была. А теперь я тем более уже ничего к нему не испытываю. Это правда, я не вру. Или тебе какие-то подробности нужны?

— Не надо! Я и так знаю больше, чем нужно, — резко оборвал он. — Я не твой мужчина, но ты реагируешь как моя женщина. Ты на меня реагируешь как моя. Поэтому так долго убегала? Знала, что мне стоит к тебе притронуться… и будет п*здец? Да?

Маша беззвучно и невесело засмеялась, дрогнув плечами:

— Вот и нашлось самое точное определение для наших отношений — п*здец.

— Наконец-то мы пришли к пониманию, — усмехнулся и сделал пару глубоких вздохов, стараясь успокоиться. — Прекрасный вечер получился.

Ревность была, скандал был. Осталось только волшебно отыметь свою бабу.

— С душой.

— Душевно, да.

— Пить хочу, — прошептала, Маша, вдруг качнувшись. От бешеной дозы адреналина закружилась голова. От криков пересохло в горле.

Бажин выволок ее из гардеробной и усадил на кровать. Подал бокал с шампанским.

— Пей.

Выдохнув, Машка стала пить игристое вино, словно воду, большими жадными глотками. Быстро осушив бокал, снова выдохнула.

— Еще?

— Угу, — промычала она, и Виталий снова налил ей шампанского. Вспенившись, оно пролилось на ковер и Машкино платье.

— Надо было сразу тебя напоить.

— Угу, — снова неопределенно гмыкнула она и засмеялась.

— Я знаю, почему ты сегодня такая нервная.

— Почему?

— Чулки напялила, вот и бесишься от раздражения. Снимай давай, — резковато сказал он и начал стаскивать с себя одежду.

Сначала пиджак, потом белую рубашку, брюки. А Машку руки не слушались. Она подняла подол трикотажного платья, беспомощно сложила руки на коленях и уставилась на них, как будто забыв, что дальше делать.

Бажин бросил на нее взгляд через плечо:

— Платье тоже снимай.

Решив помочь, в одну минуту содрал с нее всю одежду. И в глазах у него снова потемнело при виде ее обнаженного гладкого тела, округлой нежной груди с розовыми сосками.

— Я могу хоть что-нибудь решить сама? Хоть что-нибудь в этих отношениях я могу решить сама? Я же не кукла какая-то, чтобы ты просто делал со мной то, что тебе хочется…

Что-то трогательное, щемящее и надрывное сквозило в ее слабых движениях и тихом голосе.

— Нет, конечно. — Не объясняя, что конкретно подразумевал прозвучавший ответ, посадил Машку себе на колени. Убрал ее волосы на одно плечо и, расстегнув замочек, снял с шеи бриллиантовое колье. — Маня, тебе очень идут бриллианты, ты знаешь? — Бросил украшение на платье, горкой валяющееся на полу.

— Всем женщинам идут бриллианты. — Подняла руки, чтобы снять серьги, но он не позволил, перехватив запястья.

— Нет. — Не отпустил, сначала освободил от часов и браслета, а потом сам вынул из ушей серьги и отправил их к колье. — Некоторых даже бриллиантами не спасешь. Красивых женщин много, но красивыми умеют быть не все. — С удовлетворенным вздохом прижал Машку, потерся губами о щеку, скользнул к уху и слегка прикусил мочку.

Маша погладила его спину. Бажин ходил с перманентно расцарапанной спиной. Чуть позже она вонзит в нее ногти и обновит зажившие царапины.

Она обязательно это сделает, потому что он снова доведет ее до запредельного удовольствия.

Проведя по выступающим мышцам Машка, как всегда, содрогнулась от наслаждения. Эту внутреннюю дрожь нельзя контролировать, сложно отрицать и невозможно заглушить. Сразу и не скажешь, отчего испытывала больший кайф: что он целовал шею или что в этот момент сама гладила его тело. Одно от другого стало неотделимо. Это пропасть, и выбираться из нее каждый раз все труднее.

Жадность, с которой целовал Виталя, сводила с ума и возбуждала сильнее, чем любые ласки. Дело не в особенном понимании женской натуры или умении дарить искусное наслаждение — она нуждалась в нем. Ничего изощренного в его действиях не было, только жадность Проникающая под кожу жадность.

Правильно говорил: достаточно одного касания, и все ее женское существо реагировало на его подавляющую мужскую сексуальность. Всем своим существом она чувствовала его голод и жажду. Подкожно знала о его желаниях. И он уже все о ней знал.

В постели Маша позволяла делать с собой все, что ему нравилось. Он этим пользовался, жестоко выжимая ее всю без остатка. Ей всегда хотелось отделить секс от чувств и скатиться до механического акта, но она так не умела. Впускала в голову, впускала в свои желания, а потом не могла вырвать его оттуда. И это катастрофа.