Ставка на выбывание (СИ)

Каждый раз обещала себе так больше не делать, каждый раз обещала, что это в последний раз, но вновь и вновь себя предавала.

Клялась себе не попадать в этот капкан любви и привязанности. Потому что зависимость от другого человека приносит только боль и разочарование. Особенно, когда четко понимаешь, что новая привязанность в сотни тысяч раз сильнее, чем то, что испытывала до этого.

Поначалу любовная игра завлекает и другими удовольствиями, но это рано или поздно заканчивается, остается только боль. И пустота.

Как ни сопротивлялась, все равно попала в эту клетку. Просила отпустить, но Бажин не отпускал. И не откроешь эту клетку, не разрушишь, не сломаешь… Потому что она внутри. Эта клетка внутри нее.

— Я все равно выбью тебя из образа. Ты у меня вылетишь оттуда как миленькая, — прошептал Виталя глуховато, прикусывая шею. — Я даже знаю — как.

Зубы мягко впились в кожу там, где яростно бился ее пульс. Машке стало страшно. Не от этой жестковатой ласки, конечно, не от легкого укуса.

Боли не было, но страшно стало потому, что он и правда может выбить, если обещает.

— Как? — спросила серьезно.

Бажин засмеялся, обозначая хриплым смешком не веселье, а, скорее, решимость, а ей не смешно. Она знает: у мужчин тяжелая рука. А еще она знает вкус крови. Она до сих пор его помнит.

— Клин только клином вышибается.

Как будто доказывая свою силу, целует в губы жестче. Влажно сминает их, подчиняя себе все: чувства, разум, волю. Тело уже в его власти. Да и сложно сопротивляться, когда сама почти голая, в одних трусиках, крепко прижатая к его горячему телу.

Он целовал ее грудь, чувствовал Машкино возбуждение, ее дрожь, томление и удовольствие. В его поцелуях читалась и ревность, и страсть, и одержимость. Машка заражалась от него этими чувствами, как болезнью.

Отпустив его плечи, потянулась за шампанским, которое осталось стоять на полу.

— Маня, не время пить шампанское.

— Как раз самое время. Ты же хотел волшебный трах? Чтобы умереть и воскреснуть. — Поднесла бокал к его губам.

— Хочу, да, — улыбнулся и отпил.

— Тебе понравится. Снимай трусы.

— Может, я мечтаю, чтобы ты сама это сделала. Каждый мужик только и мечтает, чтобы баба с него трусы сама стягивала.

— Буду знать. — Машка засмеялась и, подцепив за резинку, сняла с Бажина белье.

— Осторожнее только с этим знанием.

— Хлебни, охладись, — вернула ему иронию и снова уселась на него сверху, приникла и начала целовать.

Это был пьянящий поцелуй со вкусом шампанского, которое она слизывала с его языка. Со вкусом тревожности, одержимости и безысходности.

Он менялся, этот поцелуй, постепенно раскрываясь другими оттенками. Они целовались долго. До тех пор, пока, кроме яростного возбуждения, никаких других ощущений не осталось.

Бажин хотел стянуть с Машки трусики, но она помешала.

— Нет.

— Как это нет?

— Вот так. Сейчас только трусы с меня снимешь, и мой сценарий к чертям полетит.

— Дай потрогать.

— Нет. Тебе команда «лежать». А ему «стоять».

Виталя засмеялся и откинулся на спину.

— Маня, вот вообще не вопрос, если ты собираешься делать то, что ты собираешься делать.

Она не ответила, с чувственной обещающей улыбкой на губах, сползла по нему еще ниже и устроилась между ног. Лизнула член, проведя шелковым языком по всей длине, от основания до головки. Бажин крупно вздрогнул, и Маша вздрогнула тоже. От его удовольствия. Еще больше загораясь возбуждением, нежно облизнула головку, чувствуя на языке солоноватый вкус.

Виталя застонал, потянулся к ней руками, собрал волосы в пригоршни, убирая их о лица. Хотел видеть, как она это делает, как ласкает его. Это

самые сладкие ласки, которые может подарить женщина мужчине. Самые дерзкие и необузданные, и самые нежные.

Отпив шампанского, Маша снова сомкнула губы вокруг члена, принимая его в глубину рта.

— О, эти волшебные пузырьки… Маняша, девочка моя любимая, что же ты со мной делаешь… — прошептал Бажин, тяжело дыша.

Его Маня делала это с удовольствием, она умела дарить настоящее наслаждение, не сводя все к примитивному удовлетворению сексуальных потребностей. Каждый раз, когда она делала глоток шампанского и брала чувствительную плоть, все тело пронзало током, и животная страсть шарашила в крови. И от увиденного, и от ощущения шелкового горячего языка на контрасте с прохладными лопающимися пузырьками шампанского у нее во рту. От их чувственного откровения и слияния без рамок.

— Маняшка, лизунья ты моя. Такая сладкая. Вся сладкая моя девочка.

— Ни баба, ни девка?

— И моя баба, и моя девка, и моя женщина, и моя девочка… если бы ты и в постели мне врала, я бы тебя убил.

— Я не вру. И очень ценю тебя… по достоинству.

— Вот сучка озабоченная, — страстно обозвал он.

— Угу. Тебе же нравится. — Лизнула его бедро и слегка прикусила. Потом снова хлебнула из полупустого бокала.

— Очень нравится.

— Шампанское выдохлось, — засмеялась она.

— Главное, чтобы ты не выдохлась. — Расслабив грудную клетку, с усилием выдохнул, чтобы немного успокоиться. Иначе неотвратимо взорвется горячим удовольствием и выплеснется ей в рот.