Стазис

– Нет, не с рождения, – сказала Лиза. – Лет с пяти. Я однажды сама заблудилась в таком лабиринте, только он был настоящий.

Она снова ненадолго задумалась, словно пыталась вспомнить лабиринт. Горбач не торопил ее, хотя очень хотел задать сразу несколько вопросов. Лиза водила пальцем по борту грузовика, будто рисовала выход.

– У нас в детстве был лабиринт в Красноармейске. За старой картинной галереей, знаешь? Там, где потом прорыв был. Стазис прорвался.

– Помню, – сказал Горбач. – Мне тогда лет четырнадцать было.

– Мы играли в этом лабиринте, мелкие. На самом деле это было старое здание, но с такой планировкой, запутанной очень. Оно стояло в лесу. Вроде это был какой-то санаторий раньше. Какие-то стены там сразу были, а потом мальчики старшие еще достраивали, валежник таскали и доски. Мы в прятки играли. Ты не играл там? Ну, когда мелкий был.

– У меня друзей мало было тогда, – сказал Горбач.

– У меня совсем не было, но я часто играла. И часто одна там лазила. Игра называется «топор-пила». Там можно подсказывать друг другу, когда прятаться и когда убегать. «Топор-топор, сиди как вор» – это надо прятаться. «Пила-пила, лети как стрела» – надо бежать, пока во`да не догнал.

– Мы обычно в вышибалы играли с одноклассниками, – сказал Горбач.

– И чего вы вышибали?

– Дурь вышибали.

– Из кого? – спросила Лиза.

– В основном из меня, – сказал Горбач.

Лиза посмотрела на него с сочувствием.

– Да я шучу так, – соврал Горбач. – Извини, что перебил. Лабиринт, прятки, «пила-топор». И что дальше случилось?

– У меня была такая, знаешь, цель. Спрятаться так, чтобы вообще никто не мог найти. Я туда одна ходила, даже рисовала специально карту, всякие коряги там отмечала, закоулки, сундуки, входы и выходы. И однажды спряталась так, что меня никто не нашел.

– А потом?

– А потом меня никто не нашел, – сказала Лиза. – Я ждала, ждала, устала ждать и заснула. Когда проснулась, уже стемнело. Пошла выход искать, а там нет выхода. Лабиринт поменялся, как будто вообще другое здание. У меня с собой карта была, которую рисовала. Я ее достала, а там ничего нет, только рожица улыбающаяся. Знаешь такие? Смайлик. Смайлик с ушами.

– Кто-то из ребят твою карту подменил? – спросил Горбач.

– Ага, и стены переставил, – сказала Лиза с иронией. – Нет. На самом деле это было нереально. Я заснула в лабиринте и видела сон, в котором проснулась в лабиринте и заблудилась.

– Ого.

– Вот да. Но тогда я не поняла, что это сон. Ходила, плакала, искала выход, холодно очень. Звала ребят, кричала. А потом увидела здание – большое, этажей пять или десять. Не помню. В одном из окон горел свет. Я на него шла и вышла.

– Откуда в Красноармейске большое здание? Многоквартирный дом? – спросил Горбач.

– Да не в Красноармейске же, ну. Во сне.

– Ага.

– Я вышла и оказалась в Москве.

– Там Кремль был?

– Ничего там не было.

– А как ты поняла, что это Москва?

– Слушай, это сон же, – сказала Лиза сердито. – Там сразу понимаешь. Тебе сны никогда не снились, да?

– Вообще ты права, – признал Горбач.

– Так вот, ничего там не было. Мост обрушенный, речка какая-то, церковь. И этот дом, где свет горел. Мне стало интересно. Я пошла туда и поднялась по лестнице в квартиру, где свет горел.

– А там?

– А там спал человек, – сказала Лиза. – Ему что-то плохое снилось, он стонал, катался по кровати. Кровать такая маленькая, узкая, простыня драная. Мне стало его жалко. Я подошла и по голове его погладила. Ему стало легче, он перестал стонать. Потом я проснулась в настоящем лабиринте.

– И с тех пор умеешь играть в «топор-пилу», – сказал Горбач.

– Да, – сказала Лиза.

– А кто был этот человек? – спросил Горбач. – Во сне не сказали? Как про Москву?

– Не сказали, – ответила Лиза.

– Жалко.

– Жалко, – согласилась Лиза. – И еще жалко, что я не попробовала его разбудить.

– Думаешь, получилось бы?

– Нет, – сказала Лиза. – Вряд ли. Но попробовать никто не мешал. Да?

Они разговаривали долго. Лиза поначалу стеснялась, говорила уклончиво, пыталась сгладить углы. Но Горбач показал себя внимательным слушателем. Он перестал перебивать, не пытался спорить, волевым усилием избегал недоверчивого вида, даже когда Лиза рассказывала совсем уж странные вещи.

В какой-то момент Лиза замолчала. «Мне надо ее расслабить, – подумал Горбач. – Какую-нибудь шутку выдумать или сказку. Совсем ребенок погрустнел». Горбачу не хотелось, чтобы она грустила.

Восемь. Перестань суетиться, постарайся легко ко всему относиться