Стефан Цвейг

Горничная с соломенно-светлыми волосами, изобличавшими уроженку Мекленбурга, с белоснежной кожей и широкими, упругими бедрами, которую я притаскивал в свой угол разгоряченную от танцев, сменялась маленькой, вертлявой, нервной познанской еврейкой, продававшей у Тица (универсальный магазин в Берлине. – Ф. К.) чулки. Все это была в большинстве случаев легкая добыча, быстро передававшаяся товарищам. Но эта неожиданная легкость завоевания опьяняла вчера еще робкого новичка – успехи делали меня смелее, смелость обеспечивала новые победы. Я расширял поле действий: после племянницы моей квартирной хозяйки наступила очередь – первый триумф всякого молодого человека! – настоящей замужней женщины, которую соблазнила свежесть сильного, юного блондина. Постепенно улица и всякое публичное сборище становились для меня местом самой неразборчивой, почти превратившейся в спорт, охоты за приключениями. Однажды, преследуя на Унтер ден Линден хорошенькую девушку, я – совершенно случайно – очутился у дверей университета. Я невольно улыбнулся при мысли, что вот уже три месяца как я не переступал через этот порог»{91}.

Гуляя по дневным улицам Берлина, точнее, прогуливая занятия, он заводил беседы с любым встречным, налево и направо раздавал деньги в долг и нередко оставался «разочарованным, подчас обманутым». Но свободолюбивого студента это не сильно огорчало, он мог позволить себе занять кому-то денег, не требуя их возврата, подарить книгу, купить нуждающемуся пиджак или куртку и таким образом быстро обзавелся полезными и добрыми знакомствами. «Молодой человек из России переводил мне прекраснейшие места в ту пору еще неизвестных в Германии “Братьев Карамазовых”; молодая шведка познакомила меня с картинами Мунка; мистик отвел меня в спиритический кружок – многолико и пестро воспринимал я жизнь и не мог насытиться».

Вероятно, в одной из мастерских он встретил и художника-графика Эфраима-Моше Лилиена, второго в своей жизни после Герцля поборника сионизма, которому вскоре подарит рукопись рассказа «Странствие», а взамен получит рисунок и сделанный на заказ именной серебряный портсигар с дарственной надписью. В этом «сыне бедного ортодоксального еврея, токаря по дереву из Дрогобыча, я впервые встретил еврея Восточной Европы».

Талантливый художник-самоучка Лилиен происходил из бедной галицийской семьи: «Нищета не только стояла на пороге его родительского дома – она бессердечно переступила этот порог». Для специального издания красочного альбома графики художника, выпущенного в 1903 году в «Schuster & Loeffler

», Цвейг за гонорар в 50 марок написал предисловие. Позже оно выйдет отдельным текстом в «Magazin fur Literatur» (№ 14 за 1903 год), где будет сказано о безрадостном детстве художника в его родной Галиции, о роли счастливого случая, о достижениях Лилиена в области графического искусства в Германии. «Э.-М. Лилиен сегодня первый и единственный художник – носитель подобной большой новой жизненной мысли. Его творческая идея значительна тем, что она более чем артистична, потому что ее корни глубоко вросли в кровоточащее сердце рассеянного по всему миру народа. Все, что в этих тысячах сердец безмолвно и мучительно борется за становление, умная рука художника-провозвестника выразила ясным символом»{92}.

Вместе с Мартином Бубером и Хаимом Вейцманом Лилиен основал в Берлине еврейское издательство на немецком языке «Jüdische Verlag». Он стал первым художником-евреем – «карандаш всегда должен быть красноречивее слов» – среди участников трех сионистских конгрессов в Базеле. Примечательно, что дизайн круглой монограммы писателя с изображением его инициалов SZ (Stefan Zweig) выполнит тот же Эфраим-Моше Лилиен. С 1908 года вся корреспонденция Цвейга (несколько тысяч писем и открыток на протяжении тридцати лет) скреплялась этой печатью, этим «оттиском дружбы» между венским новеллистом и гениальным немецким художником.

* * *

До сдачи экзаменов и возвращения в Вену он успеет реализовать в Германии еще одну идею: приступит к составлению антологии стихов «короля поэтов» Верлена и все организационные задачи выполнит сам – выступит в роли редактора-составителя, переводчика, автора предисловия, задастся поиском издательства. Обратится к тем немецким коллегам, с кем уже был знаком (Рихард Демель, Франц Эверс, Макс Флейшер), напишет письма нескольким новым (Отто Хаузеру, Рихарду фон Шаукалю, Цезарю Флайшлену). «По стихотворениям Верлена можно шаг за шагом проследить взлет, расцвет, кризис и крушение его жизни, как на ветке – развертывание одного за другим каждого листка». Отобранные произведения Цвейг справедливо распределяет между всеми (сам переводит только три стихотворения) и получает желанное согласие на издание сборника в берлинском издательском доме «Schuster & Loeffler»{93}.