Стеклянный город

Я рванулся из тяжелых объятий брата Жака и заехал ему пяткой по голени. Он взвыл и отцепился. Пока меня опять поймали, я успел побегать по лавкам и по столу и расколотить почти всю посуду. Потом я всё же получил по зубам и по печенке, но на шум уже сбежались люди. Отец Бенедикт разозлился не на пирушку, он и сам праздновал, он осерчал на драку и на разбитые горшки. Меня он вывел чуть ли не за шкирку, а братьям велел всё немедленно прибрать.

Мне не было больно. Меня всё еще тошнило.

— Вот уж не думал и тебя тут встретить, Антоний!

— Простите, святой отец.

— Ступай к себе! Умойся. И сорок поклонов святому Себастьяну! Не медля!

Сорок поклонов меня не успокоили. И сто сорок тоже. Я стоял на коленях и думал с отчаянием, что никуда мне не укрыться от этого мира и от себя самого, можно лоб расшибить в поклонах, но ничего не изменится. Ну почему нельзя жить тихо и незаметно? Никому не мешать, и чтоб тебе не мешали?! Почему?! Почему не жить просто: вставать рано, есть скромно, ни о чем не помышлять и молиться! Почему мне так нельзя? Господи, ты слышишь меня?!.. А это вино, какой у него запах! Куда мне деться от его запаха, от его вкуса, от этого преступного дурмана в голове?!

Потом в дверь снова постучали. Я встал с трудом и заглянул сперва в дверное окошко. Это был приор Езеф, и я открыл ему.

— Сын мой, — следуй за мной, — сказал он тихо.

И я последовал.

* * * * * * * * * * *

* * ** ** * * * *** * ******* **

** * ** * * * * *2

В гостиной у настоятеля монастыря было светло как днем. Я даже сощурился сперва. Судя по объедкам на столе, высокие гости уже плотно поели и готовы были приступить к делу, за которым приехали.

Приор выставил меня посреди залы и молча удалился, остальные беззастенчиво меня разглядывали. Не нравилось мне это всё. С самого начала не нравилось! Я уже не сомневался, что меня сейчас куда-нибудь пошлют, с каким-нибудь замысловатым поручением и, может даже, подальше Трира. И почему я не отрастил себе пузо, как брат Фома!

— Как тебя зовут?

Сурового вида воин, чей конь гулял без привязи, подошел ко мне. Я было принял его за телохранителя, но я ошибся. Он был не прост! Тоже кто-то из знати. Даже рукоять меча у него сверкала бриллиантами, да и сам он оказался редким красавцем.

— Меня зовут брат Антоний, — сказал я, потупившись.

— Кто твои родители?

— У меня нет родителей.

— А кто у тебя есть?

— Никого. Я один на этом свете.

— Прекрасно.

Куда уж лучше!

— Ну что, герцог? — обратился к нему епископ Маленский, — как он вам?

Не так уж много было герцогов в Лесовии, я пытался понять, кто же это? И что ему он меня нужно?

— Сейчас… — сказал красавец-герцог, — брат Антоний, пройди-ка до окна.

Я прошел.

— А теперь назад.

Я вернулся.

— Теперь походи взад-вперед по комнате. Смелее. Плечи расправь!

Я распрямился.

— А теперь снимай свой балахон, — сказали мне.

— Зачем?!

— Снимай, — повторил воин грозно.

Если б не крайняя серьезность на всех лицах, я подумал бы, что надо мной просто издеваются. Но дело явно было непростое, я разделся. Мое исподнее было смято и, чего скрывать, давно не стирано. Выглядел я ужасно и ничуть не лучше себя чувствовал.

— Ну что ж, — проговорил мой мучитель, — есть над чем поработать. Хотя для монашка ты сложен еще прилично. Одной капустой что ли питаешься?

— Нет. Хлебом. И сыром.

— Ясно. Ты меч когда-нибудь держал в руке, праведник?

— Нет, — сказал я и попятился, я думал, что речь пойдет о каком-нибудь письме, а уж никак не об оружии!

— Эй, ты куда? — усмехнулся герцог, — чего ты испугался? На-ка возьми… попробуй!

И он протянул мне свою бриллиантовую роскошь — короткий обоюдоострый меч.

— Нет, — повторил я, холодея, но твердо.

Тогда он уже нахмурился, черные брови так и столкнулись грозно над орлиной переносицей.

— Что нет?

— Я никогда не возьму в руку меч. Никогда. Я монах, а не воин.

— Возьмешь.

Я всё пятился.

— Ни за что…

— Упрямый, — заметил до сих пор молчавший герцог Фурский.

Этот воином не был, просто придворный щеголь с холеным бритым лицом и по-женски изнеженными ручками. Его я как-то не боялся.

— Куда он денется! — мрачно отозвался могучий красавец, он-то страху мог нагнать на кого угодно, — ты ведь знаешь о том, — обратился он снова ко мне, — что мы уже три года воюем с Триморской империей?

Вопрос был риторический, я не ответил, только еще больше насупился от нехороших предчувствий.

— Разве тебе всё равно, кто победит в этой войне?

— Нет, — сказал я, — мне не всё равно.

— И долго ты собираешься отсиживаться в келье?

Прямо как брат Клавдий!

— Долго, — сказал я, — разве от меня что-то зависит?

— А если зависит?

Герцог смотрел так серьезно, как будто я и впрямь что-то из себя представляю! Мне бы даже роль шпиона была не по зубам, не то, что наемного убийцы! Неужели отец Бенедикт не сказал им?! Неужели они не видели этого сами?!

— Я что, Бриан Непобедимый? — усмехнулся я тогда, — или Лаэрт Отважный?

Моя спина уже уперлась в закрытую дверь. Дальше отступать было некуда. Воинственный герцог подошел ко мне, посмотрел сверху вниз с высоты своего роста, приподнял мой подбородок, долго всматриваясь мне в лицо, потом сказал: