Стеклянный город

Она проговорила это с вызовом. Впервые. Доселе она всегда мне только служила. Глаза ее, сияя отраженным светом, снова устремились к Дионису. У меня опустились руки.

— Как? И ты? И тебе?.. И тебе нужна эта статуя?.. И тебе тоже?!.. Что ты молчишь, Эрна?!

— Да, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, — это правда. Я ищу ее уже три года. Ты даже не представляешь, как она мне нужна.

Я подошел к окну, проводил последний луч заката. Мне всё было пронзительно ясно: и дружба Лаэрта, и любовь Флоры, и преданность Эрны. Цена им была одна — живая статуя моего деда.

— Бриан, не думай обо мне так. Не отворачивайся!

Внизу промчалась вороная тройка, запряженная в сани, за ней тянулся бесконечный след, который метель тут же принялась стирать с лица земли. Вот бы и по жизни так промчаться на тройке из ниоткуда в никуда, и никому ничего не должен, и никаких следов! И ни с кем не говорить, и никому не верить, и не ломать голову в бесплодных попытках разобраться, что у кого на уме! И никто не нужен, никто! Только пустота и свобода, и прямая бесконечная дорога…

— Ладно, ты заслужила. Подарю.

И я пошел, и уже взялся за ручку двери, за которой была пропасть, вечное и безвозвратное падение в пустоту, где нет никакой опоры, ни одной зацепки…

— Не уходи, я прошу тебя! Ты меня даже выслушать не хочешь!

— Я же сказал, подарю! Чего тебе еще?

— Бриан, если ты уйдешь вот так, я… я не знаю, что я сделаю!

Руки ее цеплялись мне за плечи, влекли куда-то к себе, за собой, в глубокий омут сладкого безволия и всепрощения… Господи! Да какая разница, почему она с тобой! Лишь бы была!

— Ну, зачем ты так, Бриан? Ну, нельзя же так!

С минуту я стоял как снежная глыба, потом сидел у нее в ногах и обнимал ее колени. Она прикасалась к моему лицу ледяными кончиками пальцев и поджимала дрожащие губы, она и сама вся дрожала.

— Я когда-то просила тебя верить мне на слово. Ну, так верь же до конца! Я никогда тебе плохого не сделаю. Я никогда тебя не предам. Неужели ты в этом еще не убедился? Ну, чем тебе доказать?

— Зачем? Лучше поцелуй меня.

Она посмотрела умоляюще, покачала головой. Но колени-то у нее дрожали! И руки у меня дрожали, потому что никогда еще я не обнимал ее так долго и безнаказанно, я уже забыл про чертову статую и помнил только одно: что это самая загадочная, самая недоступная и, возможно, самая красивая женщина в моей жизни.

Я осторожно целовал ее ладони.

— Почему? Ты же моя, ведь правда?

— Чья же, если не твоя…

— Ну, так иди же ко мне…

Эрна забрала руки, сцепила их на груди и долго глядела мне в лицо, на что-то решаясь. Потом расстегнула ворот и тихо сказала:

— Посмотри на меня. В первый и последний раз.

То, что я увидел, было страшно. Тонкая кожа ее была стянута ожогами и перекошена рваным шрамом. Не было на ней живого места! И пока я глотал ртом воздух, она быстро застегнулась, кусая губы.

— Кто? — спросил я в тихой ярости, — кто это сделал? Кого мне искрошить на куски, Эрна?!

— Эти люди далеко.

— Где?!

— В Стеклянном Городе. Епископ Суанский и его Тайная Канцелярия.

И стало слышно, как свистит за окном ветер, как бегут по снегу кони, как топают по коридору часовые, и как вырывается свое же раскаленное дыхание.

— Эрна, любовь моя, ты придешь ко мне сегодня?

— Ни за что на свете.

::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

:::::::::::::::::::::::::::::::::15

На следующий день к вечеру приехал герцог Фурский. Очевидно, поджидал Флору с Дионисом где-нибудь поблизости. Я был зол и сосредоточен. Бессонная ночь сомнений и борьбы с самим собой для меня уже кончилась. Я всё решил.

Этот любимец короля и придворных дам был хорош! Как надменно он держался — как будто это мне от него что-то надо, а не наоборот! Как великолепно он был одет в самые модные в этом сезоне цвета при дворе: синий и фиолетовый, как тонко улыбался в щегольские подкрученные усики и с какой холодной неприязнью на меня смотрел! Он сообщил, что король уже стягивает войска к северной границе Тифона, удара в спину он нанести не посмеет, но когда я покончу с Мемноном и поверну обратно… Всё это я знал и без него. Он приехал не за этим.

— Леонато, я не отдам тебе статую, — сказал я, чтобы поскорее покончить с этим разговором.

— Я в этом не сомневался, — сразу согласился он, нимало не смутившись и не оскорбившись, что я ему по-походному тыкаю, — ты оказался хитрее нас всех… Батисто Тапиа.

И разговор у нас пошел веселый. Мы любезно улыбались друг другу, как самые лучшие друзья.

— Ведь эту статую сделал твой дед, не так ли?

— Да, герцог. Циклуса отлил мой дед. И он мне самому очень нравится.

— Если так, то зачем ты продал его герцогу Алонскому?

Так вот, оказывается, как было дело! Я его все-таки продал! Марта, наверное, стала возмущаться, а я уже забыл кто я: Батисто или безумный Геракл!

— Так уж и Алонскому! — усмехнулся я: Амильо не мог быть в этом замешан уже потому, что сам пострадал от кубка, — неужто он самолично ко мне приезжал?

— Он-то нет, а я вот самолично приехал к тебе. Так что? Почему бы тебе не продать его снова?

— Твоих денег не хватит, Леонато, — сказал я.

Он улыбался.