Стеклянный город

И мы пошли осматривать дворец. У меня всё качалось перед глазами, поэтому я заметил только высокие мозаичные потолки, у Алонского были очень высокие потолки… Он ругался себе под нос, пинал стулья, скидывал чужие вещи со столов, дрожащую в углу горничную грубо послал за горячей водой и бинтами. В маленькой уютной гостиной с желтыми занавесками и старинной, потемневшей от времени мебелью, он взял с камина подсвечник и швырнул им в стену. И выругался, ей богу, тоже как разбойник.

— Уймись, герцог, ты что?

— Здесь был портрет моей жены! Даже портрета не осталось!

Я сел на диван. Я ничем не мог ему помочь.

— Всё. Дальше не пойду.

— Тебе совсем плохо?

— Ничего, меня вылечат, — я решил использовать его бурлящую ненависть по назначению, — слушай меня: бери своих людей и сегодня же! Сегодня! Сейчас! Перелови мне всю Тайную Канцелярию. И Гнея Суанского в первую очередь.

Амильо дышал тяжело, ноздри его хищно раздувались от гнева.

— С превеликим удовольствием!

И он ушел, а я наконец остался один. Совсем один со своей раной и своей незатухающей болью. И я наконец снял шлем и открыл свое лицо, ненавистное тут всем лицо Батисто Тапиа.

Вот я и пришел в Стеклянный Город. Я вернулся. Неужели это все-таки случилось?! Как я убегал отсюда, сломя голову, поклявшись, что никогда не возьму в руки меч! Ненавидя себя, проклиная, ужасаясь! И вот я здесь. Я пришел сюда с мечом и войском. Я убиваю, и руки мои в крови. Я успею казнить многих, прежде чем откроется мой секрет! Я отомщу за Эрну, я за этим сюда и пришел, а потом, если успею, то и за себя.

Сердце мое тревожно и сладко сжималось. Неужели я снова пройду по родным улицам, увижу свой дом, свой сад, свой театр?! Наверно, это будет больно, я ведь умер тогда вместе с Мартой. Если б она узнала, что я не виноват, она простила бы меня? Всё бы отдал, чтобы простила! Чтоб не просыпаться по ночам, скрипя зубами, только оттого, что приснился родной дом!

С трудом поднявшись, я подошел к окну. На площади я увидел Лаэрта, он прорвался со стороны Песочных ворот. Плащ на нем был красный, кольчуга позолоченная, косматые волосы растрепаны. Свирепый бог войны! Слепая игрушка в руках Леонато Фурского. Как он возмущался, когда узнал о моем неожиданном решении повернуть армию на Стеклянный Город! Что-то доказывал мне, кричал, стучал кулаком по лбу, а потом по столу, тыкал пальцем в карту… В общем, мы поменялись ролями.

— Вспомни, как ты сам туда рвался! — сказал я ему тогда.

— Я! Я всего-навсего Лаэрт Отважный! — рявкнул он, — но ты-то Бриан! Ты же святой! Ты — честь Лесовии! Я же в тебя поверил!

— Ну, так и верь до конца! — сказал я, — может, я не святой, а дьявол, но я не проиграл ни одного сражения. Я не проиграю и эту войну. В Тифоне я оставляю Кастора, Деветьера и самого герцога Тифонского. Через месяц мы сюда вернемся. Ты со мной или нет?

— Да! — ответил он громогласно, — и чтоб ты провалился!

Жаль, но друзьями мы так и не стали…

Эрна приехала, когда меня уже обработал дворцовый лекарь. Я лежал на диване, а внизу на площади ликовала толпа. Во дворце царила сплошная беготня и топот, а хотелось тишины и покоя.

— Ты уже выбрала себе комнату?

— Нет еще. Раздевайся и разматывайся.

— Может, уже не надо?

— Нет уж. Раздевайся.

Она была сосредоточенна, и серьезна, и как будто совсем не рада взятию города. Ни торжества, ни благодарности не увидел я на ее лице, одну бесконечную усталость.

То, что она делала со мной, было совершенно невероятно. Под руками ее рана моя начала прямо на глазах затягиваться. Я перестал дышать. Я видел чудо! Наверное, эта женщина и правда могла оживить из мертвых!

— Ну что? Тебе легче?

— Мне замечательно.

— Тогда встань, покажись толпе. Они давно тебя требуют.

— Ну и пусть себе требуют.

Я поймал ее за руку, иногда это мне позволялось. Манжет ее грубого платья был так туго стянут, что не открывал даже запястья.

— Я тебя не понимаю, Бриан, — сказала она, — доставь людям радость. Разве трудно выйти на балкон и махнуть рукой?

— Знаешь, — признался я, — иногда это просто невозможно.

— Почему?

— Потому что меня здесь знает каждая собака! Это мой родной город, Эрна. Я же говорил тебе, что я не настоящий Бриан.

Она кивнула, а я всё сжимал ее горячую руку, не решаясь рассказать всё до конца. Потом без доклада вошел герцог Алонский, он был румян и зол.

— Бриан, все схвачены!

— Отлично. Куда ты их отправил?

— В Серую Башню, конечно! Пусть посидят там сами, упыри!

Эрна глянула на него исподлобья и отвернулась. Он молча попятился и закрыл за собой дверь.

— Я же просила тебя не верить этому человеку!

— Эрна! Этот человек по моему приказу посадил за решетку всю Тайную Канцелярию епископа Суанского! Всех палачей, дознавателей, доносчиков и его самого! И теперь я сделаю с ними то, что ты захочешь, звезда моя. Только скажи.

Эрна опустила глаза, потому что сверкнули они жутко и беспощадно, лицо сразу стало суровым.

— Это твоя заслуга, Бриан. А этот человек — предатель. Он предал свой город и свою жену.

— Это неправда.

— Это правда. Это знают все.

— Но в этом нет его вины, Эрна! Я тебе потом расскажу.