Стеклобой

«Дружочек Боренька, сегодня я решил, что нельзя, нельзя позволять себе ни одной сомнительной ноты, концерт должен быть сделан строго, сурово, и в этом залог его жизненности, что бы ты ни говорил мне. Еще лопаются пальцы от учения той, помнишь, вещи, думаю взять рахманиновский способ заклеивания. Засел за корректуру, которая давно гниет у меня, и не мог с ней сладить снова. Чувствую бессилие и пропасть там, где раньше был яростный поток веселого вдохновения. Задумался о Варюше, как обидно, дружище, что нет в ней и намека на способность хотя бы раз ощутить эти волны и жар. Она безвольна и опустошена, никогда мне не объяснить ей, как гонит и гнет меня необходимость сочинять и играть, изнуряя себя и хлеща плетьми. Но какое это и счастье вместе с тем. А она живет легко и щебечет только при свете солнышка.

Да… хотел сообщить тебе, что выбрано к концертам только три новых романса, а остальные…»

Несколько ночей кряду она не спала, все думая и думая о написанном. Пустота зияла в ее душе, и не горел яркий слепящий свет, и музыка оставляла ее равнодушной. Жизнь отца держалась музыки, как ночной мотылек — лампы, а Варя только смотрела на нее из темноты, не чувствуя ничего, что влекло бы ее к этому свету. На следующий день Варя, наскоро сунув Володичке записку, сбежала из дома.

В тот роковой день, который нас с вами интересует больше всего, в городе случилось то, что звучало, как вой сигнальной сирены, как топот сбегающих в бомбоубежище ног, плач младенцев и причитания матерей. На город надвигался налет. Но Варенька и не подумала бежать со всеми и прятаться под землей. Напротив, она дождалась, пока все покинут коридоры и кабинеты, и не спеша вернулась на свое место в приемной. В сумерках она сидела и слушала звуки сирены. Ей не было страшно. Никто никогда больше не будет жалеть о ней, и папа никогда не станет печалиться.

Внезапно дверь кабинета распахнулась, оттуда выплеснулся яркий свет, в котором сверкая стояла Александрия Петровна. Мы не можем с вами знать, что между ними произошло в точности, но можно предполагать, о чем они вели разговор.

— Что же вы, милочка? Вам надлежит быть сейчас в убежище. — Александрия Петровна сняла с вешалки и набросила на плечи пиджак, зябко поежившись. — Поторопитесь.

— Я никуда не пойду. — Варя даже не подняла на нее глаз и продолжала смотреть в темноту окна. — Вы-то вот не идете.

— Мне здесь ничего не грозит, чего нельзя сказать о вас. Вы что же, милочка, смерти ждете? — Варя заметила, что ее голос потеплел.