Стеклодувы

Наш шарабан, чужой в этом городке, сразу же оказался в центре внимания, нас тут же окружили, спрашивая, какие дела привели нас в город, а один молодчик схватил нашу лошадь за узду и непрерывно дергал, заставляя животное пятиться назад, и при этом кричал нам: "Вы за Третье сословие или нет?".

– Конечно, – отвечал мой брат. – Я родственник одного из депутатов. Отпусти мою лошадь. – И он указал на розовую с синим розетку, которую получил от кучера парижского дилижанса и догадался прикрепить на верхушку шарабана.

– Надень ее на шляпу, – кричал этот человек, – так, чтобы всем было ясно!

Мне кажется, если бы Робер немедленно не послушался, его бы вытащили из повозки, хотя совершенно неизвестно, понимали ли они, что означает "Третье сословие" и что знаменуют собой розовый и синий цвета. Потом нас допросили, требуя, чтобы мы сказали, куда и с какой целью мы направляемся. Робер ответил на все вопросы, но, когда он им сказал, что мы едем в Ле-Ман, кто-то из толпы посоветовал ему повернуть назад и возвращаться в Сен-Кристоф.

– Ле-Ман со всех сторон окружен бандитами, – сообщил этот человек. – В лесах Боннетабля их десять тысяч. Каждый приход, все деревни до самого города получили предупреждение об опасности и готовы обороняться.

– Но мы все-таки рискнем и попробуем проехать, – сказал Робер. Сегодня вечером я должен присутствовать там на собрании выборщиков.

Слово "выборщики" произвело большое впечатление. Толпа отхлынула, и нам дали возможность проехать. Кто-то крикнул вслед, что если нам встретится на дороге монах и попросит его подвезти, ни в коем случае не следует этого делать, так как по всей округе бродят разбойники, переодетые монахами. Я снова оказалась во власти прежних страхов, и когда мы выехали из городка, мне за каждым деревом чудился монах в черной рясе, а на вершине каждого холма – засада.

– А зачем, собственно, разбойникам переодеваться монахами, какой в этом смысл? – спросила я у брата.

– Полный смысл, – спокойно ответил он. – Человеку в таком обличье открыт доступ повсюду, он может зайти в любой дом, попросить хлеба, прочесть молитву, а потом убить обитателей.

Возможно, это моя беременность – ведь то же самое было и с Кэти три месяца назад, – сделала меня более чувствительной и обострила мое воображение, но только мне безумно захотелось вернуться назад, к матушке и Жаку. Чем ближе мы подъезжали к Ле-Ману в этот долгий дождливый день, тем более очевидным становилось, что в каждой деревне, в каждом приходе жители находились во власти страха. Деревни, казалось, вымерли; повсюду царила мертвая тишина; двери домов были заперты, а люди, которые подглядывали за нами из окон верхних этажей, казались призраками. Или наоборот, как это было в Шато-дю-Луар, тревожно звонил колокол, нас немедленно окружали и требовали новостей.

Два или три раза за время пути мы замечали впереди себя на дороге группы людей, на первый взгляд, похожих на разбойников, которых мы так опасались; и Робер из предосторожности сворачивал с дороги, чтобы укрыть повозку под деревьями, в надежде, что нас не заметят. Однако нас каждый раз замечали, к нам тут же неслись, окружали, допрашивали, и оказывалось, что это отряды, состоявшие из местных жителей, которые патрулировали по дорогам между деревнями, то есть делали то же самое, что Мишель и Франсуа делали в Шен-Бидо. От каждого такого отряда мы узнавали что-нибудь новое: там дотла сожгли дом, а его обитатели были вынуждены спасаться бегством; город Ферте-Бернар объят пламенем; разбойники в тот день захватили Ле-Ман, а граф д'Артуа вовсе не бежал из страны, а, напротив, наступает во главе двадцатитысячного войска, с тем чтобы опустошить всю Францию.

Когда к вечеру мы въехали в окрестности Ле-Мана, я приготовилась к тому, что город разрушен до основанья, или что все улицы залиты кровью – мне представлялось все, что угодно, только не царящее там неестественное спокойствие. Не ожидала я и того, что нас без всяких церемоний заставят выйти из нашего шарабана.

При входе в город нас остановились часовые из Шартрских драгун, обыскали нас и весь шарабан, а в город позволили пройти только после того, как Робер назвал имя Пьера в качестве нашего поручителя. После этого нам приказали следовать в ратушу и доложить о нашем приезде официальным лицам.

– Наконец-то появилась организация, – шепнул мне на ухо Робер. Впрочем, иного нельзя было и ожидать от их полковника, графа де Валанса, ведь он личный друг герцога Орлеанского.

Мне не было никакого дела до их полковника. Однако вид солдатских мундиров придал мне уверенности. Разве посмеют разбойники сунуться в Ле-Ман, если за его безопасность отвечают солдаты этого полка?

В центре города было не так спокойно. На улицах толкался народ, всюду царило возбуждение. У большинства на груди или на шляпах были приколоты красно-бело-синие розетки, и розово-синяя эмблема Робера выглядела неуместно.

– Ты отстаешь от моды, – сказала я ему. – Похоже, что герцог Орлеанский пока еще не стал генеральным наместником королевства.