Степь ковыльная

— Да вы не расстраивайтесь заранее, Сашенька! Не так страшен черт, как его малюют. Нельзя быть таким неженкой. Вы что ж, уподобиться хотите боярину Кондареву, что на Дон послан был еще при царе Михаиле?

Забывая свои огорчения, Саша живо заинтересовался:

— А что с тем Кондаревым приключилось?

В синих глазах Позднеева пробежала усмешка.

— Мне рассказывал про то намедни есаул Рубцов — весьма неглупый казак… Кондарев должен был участие принять в морском походе казаков против турок, но казаки послали в Москву войсковую отписку, в коей сказано было: «В походе ему, Кондареву, быти не можно, потому, государь, что жил он при твоей государевой милости и человек он нежной…» Сколь много сраму потом было тому «нежному» боярину и на Дону и в самой Москве! — добавил поучительно Позднеев. — Да и с Александром Васильевичем на сей счет шутки плохи. Куда как не жалует он неженок! «Все мы — солдаты, — говорит. — Каждый офицер должен переносить стойко все трудности наравне с рядовыми воинами».

Астахов смутился:

— Да я это так, не подумавши, брякнул, Анатолий Михайлович. От других не отстану. Не придворный баловень ведь я, в самом деле.

— Ну вот и хорошо. А с Нижегородским полком и я переправу буду держать. Вместе будем. А чтоб не промерзнуть, Суворов, приказал перед переправой всем солдатам и офицерам по большой чарке водки дать, да и после переправы тоже.

Время уже близилось к рассвету, но еще была глухая, непроглядная ночь. С мерным плеском бились о каменистый берег волны. Студеный ветерок то налетал порывами, то шептал у самого уха.

В полночь начали переправу шестнадцать донских казачьих полков под командой Иловайского.

Офицеры Нижегородского драгунского полка, так же как и солдаты, раздевшись донага, готовились начать переправу.

— Холодно, ой и холодно же! — воскликнул плачущим голосом Саша Астахов, попробовав воду ногой.

— Да, это вам не на теплой лежанке нежиться, — насмешливо ответил один из офицеров. — Вам, видно, и крепкая водка кровь не согрела.

Послышался конский топот, подъехал Суворов. Был он одет по-парадному: треуголка с золотым позументом, зеленый мундир со звездой на груди и лентой через плечо, плащ темно-синий с меховой опушкой и подкладкой черного бархата. Рядом с ним ехал вестовой Егор Селезнев — бородатый, уже пожилой казак, держа в руке зажженный смолистый факел, с треском рассыпавший искры. От этих огненных всплесков отступившая темь казалась еще непроглядней.

— Господа офицеры! — сказал Суворов. — Показывайте подчиненным добрый пример. Извольте немедля переправляться первыми. Казаки Иловайского уже полностью на той стороне, надо поспешить и вам.

Не успел Суворов отъехать, как все кинулись в воду, ведя за собой упиравшихся и храпящих лошадей.

Ночной бой был яростным, но коротким. Первыми переправились через Кубань казачьи полки. Застигнув врасплох, смяв и разбив передовые части ногаев на берегу, они промчались наметом около десятка верст и в ночной тьме молнией ударили на главные силы неприятеля, сосредоточенные в большой лесистой балке — урочище Керменчик.

Не ожидавшие нападения ногаи спали у костров или в войлочных кибитках, когда дозорные подняли крик о приближении казаков. По всему лагерю понеслись тревожные возгласы людей, ржание испуганных лошадей, и почти тотчас же на кочевников обрушилась стремительная атака казачьих полков. Не все ногаи успели вскочить на коней, многим пришлось биться в непривычном для них пешем строю.

Казаки захватили две тысячи пленных, три знамени и множество бунчуков.

В рапорте Суворов писал Потемкину: «Одни сутки решили все дело… Храбрость, стремительный удар и неутомленность Донского войска не могу достаточно выхвалить перед вашей светлостью…»

После этого боя одни из ногайских улусов перешли в подданство России и откочевали в степи Прикаспия, а другие ушли далеко, в предгорья Кавказа. Навсегда прекратились набеги на донские станицы. Турецким пашам, поддерживаемым Англией и Францией, не приходилось уже рассчитывать на помощь ногаев в будущей, уже недалекой, новой войне Турции с Россией.

Светало, когда подошедшие спешным маршем пехотные части начали очищать все урочище от ногаев. Укрываясь в леске, которым поросла эта большая балка, ногаи оказывали сопротивление.

Прибыл сюда и майор Чернов со своим батальоном. При переправе через ледяную Кубань он «перехватил» тройную порцию водки и теперь, размахивая шпагой, храбро лез вперед через лесок, осыпая мушкетеров градом ругательств.

Когда Чернов вышел на поляну, запела тоненько стрела и вонзилась в ближнее дерево. Гибко трепеща, она качнулась несколько раз из стороны в сторону, потом замерла. Сразу протрезвевший майор подумал: «Однако тут и смерть недалеко…» И в тот же миг откуда-то сбоку грянул выстрел. Пораженный пулей в голову, Чернов мешком рухнул на землю. В его сознании мелькнула последняя мысль: «Уж не свои ли?..»

Сбежались гренадеры и хмуро обступили его труп. Один старый солдат, с выбитым зубом, угрюмо сказал вполголоса:

— Избавились наконец…