Степь зовет

Юдл, сбычившись, шагал в толпе, боясь повернуть голову.

— Чтоб у тебя язык отсох, красномордая сволочь! — шипел он, дергая зубами колючий ус. — Онемеет он когда-нибудь или нет?…

Не поворачивая головы, он искал глазами Эльку. Внезапно у него похолодели ноги. Элька стояла в нескольких шагах от него и, показывая рукой в сторону канавы, говорила что-то Хоме Траскуну.

«Слышала… Чтоб ей сквозь землю провалиться вместе с этим горлодером! Что теперь делать? Что делать?»

Юдл затравленно оглядывался. Симха Березин все еще выкрикивал что-то, но слова его тонули в ночной тьме и шуме. Мимо сада, скрипя осями, медленно двигались тяжело груженные подводы. Через хутор шел обоз с хлебом.

— Э-эй! Видкиля? — крикнул Хома Траскун.

— Из Ковалевска…

Головная подвода с трепыхавшимся по ветру полотнищем остановилась. За ней другие.

На первой телеге кто-то выбросил ноги за грядку, оглядывался.

— Що це у вас? Подошла Элька.

— Да вот раскулачиваем… Макар! Ты? — обрадовалась она, узнав возницу. — Как живешь? Как вы там после пожара, а?

— Помаленьку. Сама видишь, хлеб сдаем. Работаем, как сто чертей. Пожар наделал нам шкоды. Но ничего, ковалевские народ крепкий. Если что, можем и вас взять на буксир.

— Подожди с буксиром. Ты мне другое скажи: было следствие?

— Да, приезжали из района… — Возница наклонился к Эльке и понизил голос: — Патлаха знаешь?

— Какого Патлаха?

— Пьянчуга один, с Черного хутора. Есть слух — не без него это. Сболтнул он что-то такое…

— Ну?

— Спьяну, известно. Пробовали допытаться — он глаза таращит, будто не понимает, что говорят. Может, и зря…

— По-моему, Макар, надо сказать следователю.

— Я и сам уже думал. Скажу. Нехай поинтересуется. Ну, а ты тут как? Молодцом, а? Наши по тебе соскучились, Алка. Или уже забыла о нас?

— Сами отпустили, надоела, значит, — засмеялась Элька.

— Попробуй не отпусти, когда Микола просит… А сейчас пора бы и до дому, дивчина.

— Ой, Макарушка, тут еще дела и дела…

Они еще потолковали, потом Макар тронул лошадей, и обоз, покряхтывая, пополз дальше.

Оттого ли, что Макар так тепло поговорил с нею, или от вида и скрипа этих подвод, кряхтевших под мешками зерна, Эльке стало и радостно и как-то чуть грустно. Она постояла, провожая глазами тающие во тьме очертания подвод, и слегка вздохнула.

«Они уже везут… А мы еще где… Завтра же надо будет так наладить работу, чтобы не остаться в хвосте. Теперь нас много… Теперь мы горы переворотим!»

Улица уже опустела, хуторяне разбрелись по домам.

«А что, если бы сейчас зайти к Шефтлу Кобыльцу? — вдруг мелькнула шальная мысль. — Не дождаться ему! Уперся, как пень…»

Элька по-мальчишески повернулась на пятке и побежала в траскуновский двор. Забравшись в постель, она мгновенно уснула.

Где-то заорал первый петух.

29

На окраине хутора, в бывшем оксмановском дворе, уже несколько дней гудел трактор и на длинном черном приводе двигал молотилку.

Во дворе было шумно и пыльно. Кони, все в мякинной трухе, оттаскивали перехваченные проволокой кучи соломы далеко за клуню. То и дело подъезжали полные колосьев арбы, и возница нетерпеливым свистом давал знать, что уже ждет своей очереди у пыльной, стрекочущей молотилки.

Тихо и пусто было во всех закоулках хутора. Кто работал в степи, на уборке или на пару, кто на колхозном току.

Шефтл Кобылец возвращался с поля. Покачиваясь на высокой арбе, он засмотрелся на опустевший хутор. Словно и не его это хутор — таким он ему казался сейчас тоскливым и неуютным.

То ли дело прошлым летом! Хорошо было в хуторе, весело. К каждому двору пролегала наезженная, мягкая от пыли дорога, и по каждой дороге, покачиваясь и роняя колосья, ползла полная, с верхом, арба. На каждом дворе шла молотьба, вокруг молотильного катка трусили лошади и суетились люди. А сейчас во дворах не слышно ни стука, ни скрипа, ни веселой ругани. На глазах зарастают колеи на дорожках, ведущих к усадьбам хуторян, и все шире раздается дорога к колхозному току.

Там-то людно день и ночь, тарахтит молотилка, гам, свист, пыль столбом. Там он и Эльку часто видит. Снует среди людей, смеется, о нем, видно, и не думает… Как же хорошо было прошлым летом, когда он ее не знал! А сейчас она растревожила ему сердце, всю жизнь нарушила, будь оно неладно…

Словно нехотя повернулся он лицом к колхозному току и долго смотрел. Он увидел, как Элька взобралась на молотилку, и резко щелкнул в воздухе кнутом, торопя лошадей.

Кто-то показал вслед рукой, проворчал:

— Заядлый…

— Ничего, еще одумается.

Шефтл уже проезжал мимо бывшего березинского двора. Глядя на исшмыганную траву около добротно крытой хаты, он подумал:

«Жил человек, не знал горя, а теперь они клуб тут устроили…»

Осторожно обогнув канаву, он въехал в свой двор.

Шефтл сбросил слежавшиеся колосья на плотно убитую землю тока и перепряг лошадей в каток. Бредя за булаными по кругу, он вскоре поймал себя на том, что и тут каждую минуту поворачивается в сторону колхозного двора, точно надеясь кого-то высмотреть.