Степан Разин

Но нападения казахов на крепости по Яику, а также в районе Сибирской пограничной линии продолжались. Один из командиров последней генерал А.Д. Скалон, его подчиненные в крепостях (например, комендант Троицкой крепости бригадир А.А. Фейервар) запрашивают помощь у сибирского губернатора Чичерина. Но тот ничего не может сделать, поскольку сам боится нападений башкир с запада и казахов с юга. Действительно, пожар Крестьянской войны приближался к Сибирской губернии, и тобольские власти не могли не испытывать беспокойство и страх, тем более что войск в их распоряжении было недостаточно. Вскоре они получили известия о вторжении казахов в пределы губернии — «идут Сибирью по Куртамышскому ведомству».

В казахском обществе неодинаково относились к Пугачеву и тому делу, которое он начал и возглавил. Рядовые соплеменники с сочувствием восприняли известия о восстании, участвовали в нем или помогали ему в той или иной мере. Верхушка же, казахские ханы, султаны и прочие феодалы, проявляли нерешительность, настороженно следили за развитием событий. Они были склонны поддерживать ту из двух борющихся сторон, которая одерживала верх в данный момент. Но, быстро поняв антифеодальную направленность действий и стремлений Пугачева, они постарались уклониться от поддержки, заверить правительство, Екатерину II в своей лояльности. В этом позиции и казахских и русских феодалов полностью совпадали. Императрица в одной из грамот, соглашаясь с мнением Нуралы-хана, писала, что причинами нападений казахов на пограничные города и укрепления было не одно «обыкновенное каргиз-кайсак своевольство, но больше еще подвиглись они к тому и смутными обстоятельствами, в каких Оренбургская губерния находилась, и коснувшимся и до них, киргиз-кайсак, злодейским развратом». Да и сами казахи, участники нападений, открыто признавали, что они действуют так под влиянием восстания Пугачева. Казахи согласно правительственной версии «русских людей воюют и в плен берут потому, что-де им сие чинить велел оказавшийся в России злодей самозванец Пугачев, которого они называют государем». И Нуралы-хан, и местные власти отдавали себе отчет в том, что рядовые казахи во многих случаях игнорируют их приказы и «многократные запрещения». «Киргизы, — говорил хан, — меня не слушают, а причиною того злодей, именующий себя императором Петром III». Их нападения продолжались и позднее.

Разгром Кара и Чернышева

Рейнсдорп, вначале не придававший серьезного значения начинавшемуся «бунту», отказывавшийся от помощи соседей, сибирских военных командиров, с появлением Пугачева под стенами Оренбурга свое суждение о нем изменил. Такую же эволюцию претерпели и взгляды властей в соседних губерниях. Позже всех поняли суть происходящего в Петербурге.

Уже в конце сентября оренбургский губернатор известил о появлении Пугачева и его «злодейской толпы» казанского губернатора фон Брандта. Он же высказал предположение, что восставшие пойдут именно в Казанскую губернию «помещичьими жительствами, преклоняя на свою сторону крестьян и обольщая их дачею вольности». Брандт испытывал явное беспокойство, даже смятение. В губернии, ему подчиненной, имелось всего три гарнизонных батальона, да и из тех большая часть солдат была занята — кто набирал рекрутов, кто конвоировал арестантов; в наличии оставалось мало. Правда, в губернии имелись поселения отставных солдат, но последние давно уже не служили и, по существу, превратились в крестьян. Положение затруднительное…

Местное население доверия властям не внушало. «Земледельцы разных родов, — как писал Брандт в Петербург, — а особливо помещичьи крестьяне по их легкомыслию в сем случае весьма опасны, и нет надежды, чтобы помещики крестьян своих с пользой могли употребить себе и обществу в оборону».

Генерал-майор Миллер, начальник солдатских поселений, получил приказ губернатора собрать от 200 до 500 солдат и расставить их по реке Черемшану, где проходила граница двух губерний. По указанию того же Брандта архиепископ казанский Вениамин 5 октября после торжественного богослужения в соборе при всем народе предал Пугачева проклятию и анафеме. По всем селениям священникам приказали убеждать прихожан, ч.то Пугачев — это самозванец, беглый с Дона казак; тем же, кто склонится на его сторону, грозить вечным проклятием.

Миллер собрал больше, чем требовал губернатор, — 730 человек, из них — 170 конных и 560 пеших. Разделив их на два отряда, расположил один в Черемшанской крепости, другой — в Кичуевском фельдшанце; к ним вскоре поспешило подкрепление из 224 человек; всего их стало почти тысяча человек. 700 солдат оставили охранять свои жилища. Кроме того, в Таинск и Ерыклинск послали 60 человек, в устье Черемшана — 30 человек. Все оружие (ружья и пистолеты), хранившееся в казанских складах и годное к употреблению, отправили в войска; негодное срочно ремонтировали местные слесари. По запросу Брандта Волконский направил из Москвы ему на помощь 300 солдат Томского полка и одно орудие.