Наконец, мы знаем археологические культуры, принадлежавшие народам, которые в эпоху раннего и развитого средневековья переходили к классовому (феодальному) общественному устройству, хотя и не создали и не возглавили, в отличие от хазар, кыргызов, кимаков, тюрок, монголов, крупных государственных объединений (см. сводные карты рис 103, 104). Тем не менее, их культура формировалась нередко даже активнее, чем у народов — создателей каганатов. Такова, например, аланская культура Предкавказья, развитие которой прослеживается, начиная с V в. вплоть до татаро-монголов и далее — до современности. Государство у алан сложилось только после гибели Хазарского каганата — в X в., тем не менее, культура их в значительной степени легла в основу культуры этого мощного государства. Другой пример — высокоразвитые культуры прабашкир, близкие по общему уровню развития к культурам соседних государств. Как и аланы, они имели глубокие корни в древности и традиции их сохранились до наших дней. Объяснять жизнестойкость и силу культур этих народов, по-видимому, следует ранним оседанием этих кочевников и тесным слиянием их с оседлыми местными племенами. Развитие их текло по определенному руслу, и никакие катаклизмы не могли уничтожить эти вполне сложившиеся степные цивилизации. Политическое подчинение народа какому бы то ни было государству не могло существенно изменить многовековые культурные традиции.
Следует сказать, что некоторые из таких народов с рано сложившейся культурой в соответствующих исторических условиях образовывали могущественные, причем весьма устойчивые, государства. Таким является Кыргызский каганат, просуществовавший почти тысячелетие. Характерно, что, несмотря на тотальный разгром государства монголами, тысячелетняя культура древних хакасов не была уничтожена, она переросла в современную этнографически хорошо известную культуру хакасов (рис. 103, 104).
Эпоха средневековья — это эпоха становления и господства феодализма. Только благодаря археологическим материалам и источникам можно в настоящее время говорить о степени развития феодальных отношений в различных синхронных или разновременных кочевых и полукочевых союзах и государствах. А это, в свою очередь, позволяет глубже проникнуть в историческую обстановку того времени, в каждом конкретном случае попытаться понять причины, побудившие тот или иной народ сниматься с уже насиженных мест и идти захватывать новые земли, новые пастбища.
Благодаря исследованиям этнографов известно, что для кочевнических обществ характерна своеобразная родо-племенная «вуаль», наброшенная на самые жесткие классовые отношения. В ряде случаев удается проследить эту «вуаль» и в средневековье при раскопках археологических памятников. Примером может служить Правобережное Цимлянское городище (остатки феодального замка в Хазарском каганате), где была обнаружена планировка куренем, свойственная еще для родо-племенного строя.
Вместе с феодализмом к евразийским степным народам проникали и укоренялись там «мировые религии»: мусульманство, христианство, иудаизм, буддизм, конфуцианство. И в этой духовной сфере, казалось бы трудно уловимой для науки о материальной культуре — археологии, удалось проследить интереснейшие явления и установить факты, о существовании которых без археологических исследований в лучшем случае можно было лишь предполагать. В период всего раннего средневековья, хотя письменные источники сообщают о принятии в различных каганатах мусульманства, христианства, иудаизма и других религий, на самом деле, судя по повсеместно распространенному в степях языческому погребальному обряду, среди населения господствовали языческие верования. Религию меняла только верхушка общества, народ не воспринимал новых догм и связанных с ними обрядов. При этом характерно, что и аристократия, формально признав новую религию, предпочитала хоронить своих родичей по языческому обычаю предков. Глубокое проникновение «мировых религий» в сознание степных народов началось только в эпоху развитого средневековья, что опять-таки устанавливается археологически: в погребальном обряде происходят соответствующие коренные изменения, которые прекрасно прослеживаются при раскопках средневековых погребений и могильников.
Почти никогда ни один средневековый автор, рассказывая о каком-либо народе или государстве, не пишет о его торговых связях с ближними и дальними странами. Эти вопросы всецело решаются археологическими и нумизматическими исследованиями. Картографирование находок привозных вещей, особенно бус и монет, дает картину широких международных связей степных государств и народов в разные эпохи. Удается установить не только просто факты экономических связей, но и конкретные торговые пути как внутри государств, так и вне их, а по интенсификации или затуханию этих связей точно улавливается экономический, а следовательно, и политический подъем или падение государств.