Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

Селиванова словно ожгло, до боли сжалось сердце, на миг он представил, что может случиться с Ксенией, если диверсионный отряд будет обнаружен.

– Командир, мы не должны этого допустить. Вы уходите назад, а я их отвлеку.

Вострецов встал рядом с Николаем:

– И я.

К ним присоединился Манджиев:

– Разрешите мне с ними. Я в этих местах родился. Степь для меня своя.

Афанасьев задумался. Решение давалось ему тяжело. Оставить товарищей, значит, обречь их на верную гибель, не делать этого – подвергнуть опасности диверсионную группу. Ответственность решения мешала старшине сосредоточиться. Доводы Селиванова развеяли сомнения:

– От кавалеристов нам вместе вряд ли удастся оторваться, к тому же они могут перекрыть путь к отходу. А если мы их отвлечем на себя и уведем дальше в немецкий тыл, то уйти удастся и вам, и партизанам.

– Что ж, у вас три лошади, оторваться от погони сможете.

Подошел Магомедов:

– Командир, убитых куда? Может, в камышах спрятать?

– Оставьте рядом. Если калмыки в камыш сунутся, то могут на след партизан наткнуться. – Афанасьев вновь обратился к Селиванову. – Возьмите карабины, пригодятся. Действуйте, как задумали. О вашем поступке, по возвращении в роту, доложу старшему лейтенанту Ковальчуку. Селиванов, остаешься за старшего. Ну, удачи вам! – Афанасьев обнял Селиванова, Гришку, подошел к Манджиеву. Санджи кивнул на пленника:

– Что с «языком» делать будем?

– С ним до рассвета ничейную землю не перейдем. Времени осталось мало. Если здесь шум начнется, нам не до него будет…

Глава двадцать вторая

Афанасьев с Магомедовым и Кузенбаевым ушли. Селиванов велел забрать у убитых оружие. На лошадях отъехали от камышовых зарослей чуть более двух сотен шагов. Остановились, стали слушать степь.

Ожидание было недолгим. Не прошло и получаса, когда разведчики услышали топот копыт. У озерца раздались голоса. Селиванов тянуть не стал, надо было поскорее отвлечь всадников от следов, он достал фонарик, посветил. Короткой вспышки хватило, чтобы привлечь внимание кавалеристов. У озерца раздались крики, темная масса поскакала в направлении разведчиков. Селиванов, не целясь, выстрелил из трофейного карабина, в ответ раздались выстрелы. Николай вскочил на лошадь.

– Уходим!

Лошади понесли разведчиков в степь, увлекая за собой погоню…

* * *

Ночь подходила к завершению, но оторваться от преследователей разведчикам не удавалось. Они смогли отвлечь вражеских кавалеристов от группы Афанасьева и диверсантов, но теперь было важно самим остаться живыми, не попасть в плен и вернуться к своим. Однако шансов осуществить задуманное было мало. С рассветом их не оставалось бы вовсе. Селиванов это понимал и лихорадочно искал выход. Понимал это и скакавший первым Манджиев. Мысль пришла, когда он увидел перед собой темный горб невысокого вытянутого холма. Когда возвышенность скрыла их от погони, он остановил лошадь:

– Николай! Гришка! Стой! Слезайте!

Селиванов и Вострецов остановились, но покидать лошадей не торопились.

– Скорее! Так надо!

После недолгого раздумья Николай решил довериться товарищу и спрыгнул с лошади. За ним последовал Гришка. Санджи, не теряя времени, стал с криками, не жалея, стегать лошадей по крупам. Перепуганные животные помчались в степь. Санджи махнул рукой в сторону от бугра.

– Быстрее! Уходим!

Бежали, пока не услышали рядом с бугром звуки погони. Как по команде рухнули на землю, притаились, сжимая в руках оружие, приготовились к самому худшему.

Погоня прошла мимо, вслед за лошадьми разведчиков, но расслабляться было рано. Надо как можно скорее уйти подальше от опасного места. Манджиев повел их по известному только ему пути, к месту, где можно переждать светлое время суток, чтобы с наступлением ночи попытаться пробиться к своим.

* * *

Утро разведчики встретили в низинке, поросшей типчаком, ковылем и полынью. Продолжать путь днем было опасно: в степи человека видно за версту, а потому разведчиков ожидал вынужденный отдых. Селиванов открутил колпачок фляжки, глотнул воды, протянул Манджиеву. Санджи помотал головой.

– Не хочу. Кушать охота.

Селиванов отдал фляжку Вострецову.

– А я курить страсть, как хочу. Знать бы, что так наша разведка затянется, взял бы с собой жратвы и кисет тоже.

– Я бы от еды не отказался, а табак мне не нужен, я не курю.

– Знаю. Тебе, брат, легче. – Селиванов сорвал засохший стебель ковыля, прикусил зубами, посмотрел на безоблачное небо. – Хорошо, что погода спокойная, нормально отлежаться можно. В снег или дождь туго бы пришлось.

Манджиев перевернулся на спину:

– Хорошо. Если бы зима была, было бы плохо. Зимой шурган бывает.

Гришка удивленно спросил:

– Это что еще за шурган. Никогда о таком не слышал.

– Шурган – буря, сильный ветер со снегом и песком. Он скот губит и людей.

– Понятно.

Николай выплюнул изо рта стебелек.

– Я вот что, Санджи, думаю; покуда мы здесь отлеживаемся, земляки твои небось всю степь обшарили и следы наши отыскали. Афанасьева и партизан они уже вряд ли достанут, а вот на нас выйти вскорости могут. А уж от калмыков пощады не жди.

Манджиев покосился на Николая: