Читаем Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть! полностью

– Не забывай, что я тоже калмык. Меня они тоже не пощадят… А я пощадил. Односельчанин мой, калмык, в бою струсил, а мне командир роты приказал его расстрелять. Я ему объяснял, что не могу в земляка стрелять, он свое: «Я приказываю». А как я мог? Как мне потом родителям его в глаза смотреть? Я отказался, вот он меня за это в штрафную роту и отправил. Плохой человек. Людей не жалел, перед начальством выслуживался. – Манджиев, помолчав, спросил: – Ты говорил, что из казаков будешь?

– Из казаков. Из донских.

– А разве казаки тебя пощадят? Их тоже немало немцам служат. Говорят, целые кавалерийские эскадроны и полки казачьи в немецкой армии есть.

Селиванов заиграл желваками.

– Это ты верно сказал. Немало обиженных советской властью к немцам на службу перешло. Да и пленные, кому жизнь дороже, тоже. Только из этих не все немцам верой и правдой служить будут. Кузенбаев говорил, что некоторые солдаты из туркестанских батальонов, где и его земляки есть, к нам перебегают.

– Выходит, специально в эти батальоны пошли, чтобы при случае поскорее на нашу сторону перейти и снова немцев бить.

– Получается, и такие есть.

Гришка не утерпел:

– Предатели они и есть предатели, и их надо уничтожать и…

Селиванов оборвал:

– Много ты понимаешь. Тебе в плену приходилось быть?

– Нет, не приходилось.

– То-то и оно. И в окружении тоже. А если ты тяжело ранен был или контужен и тебя без памяти в плен взяли, получается, что ты предатель?

Гришка молчал.

– Помнишь наш с тобой разговор насчет плена? Я тогда сказал, что лучше немцу в глотку вцепиться.

– Помню.

– Так вот не все, Вострецов, так просто. Жизнь штука сложная, и она может не дать тебе возможности достойно погибнуть. Но стремиться к этому надо. – Селиванов размял затекшую шею. – О жизни поговорили, теперь давай о деле. Гнездышко это уютное, но улетать из него придется, ночью двинемся на восток, если нас до вечера патруль не обнаружит. Я так понимаю, что мы забрались далеко в немецкий тыл, а значит, чтобы до рассвета миновать ничейную землю, идти нам предстоит долго и быстро…

Глава двадцать третья

На восток выдвинулись, как только начало смеркаться. Идти долго и быстро не получилось. Холод и сырость не дали как следует отдохнуть и набраться сил. Не прибавило силы отсутствие воды и пищи. В животе у Гришки то и дело урчало, будто там притаился злобный зверек. Желание размять затекшие и замершие тела вначале прибавило разведчикам ходу, но вскоре усталость навалилась на плечи, ухватила за ноги. Поступь стала тяжелее, ночь темнее. Неожиданно впереди послышались едва слышный шорох и злобное рычание. Разведчики остановились, замерли. Первым заговорил Манджиев:

– Это волки или собаки.

– Понял, что не зайцы.

– Их несколько.

– Чую. Было дело, сам на волков охотился. Может, мы на их лежку напоролись или на место, где они добычу поедают. Развелось тварей, война им нипочем.

Война волкам и собакам была почем. Одних она заставляла уходить с места обитания, других оставляла без хозяев и крова. И те и другие приспосабливались, чтобы не умереть от голода. Война же помогала им выживать. Они быстро привыкали к выстрелам и промышляли в тылах, неподалеку от мест боев. Здесь можно было поживиться трупами убитых солдат и лошадей, отбить от стада корову или зарезать барана. Нападали оголодавшие стаи и на людей, но Селиванов знал, что им это не грозит. Четвероногие выбирали в жертву одиноких путников, а сейчас звери чувствовали, что людей много и они с оружием. Николай махнул рукой вправо.

– Уходим стороной. Оружие держать наготове.

Селиванов оказался прав, звери не напали. Были они сыты или побоялись, он не знал, но был рад тому, что не пришлось стрелять, а выстрелы могли их выдать. Когда разведчики про-шли сотню шагов, вслед им раздался протяжный волчий вой.

«Ишь ты, никак зверюга победную песню поет», – подумал Николай.

Пошли дальше, вскоре в темноте показался тусклый огонек. Селиванов остановился, поднял руку. Знаком подозвал к себе Манджиева, шепотом спросил:

– Что это?

– Здесь кошара должна быть.

– Надо бы разведать, кто там хозяйничает. Может, поживиться чем получится. Боюсь, без воды и съестного мы до наших недотянем.

– Главное, чтобы там собак не было, а то получится, как в прошлый раз, когда у немцев кухню угнали…

Собак не было. К кошаре подобрались без шума. Залегли рядом с загоном. Внимательно слушали звуки, всматривались в темноту. На фоне темного ночного неба едва разглядели силуэт длинного низкого здания, под односкатной крышей которого тусклым красноватым световым пунктиром выделялись четыре узких оконца. Кошара. К ней притулился навес, под которым стояли лошади. Ветерок принес запах их пота и свежего конского навоза, чуткий слух разведчиков уловил фырканье животных и шаги у ворот. Из кошары доносились голоса людей. Говорили на калмыцком и русском языках. Селиванов наклонился к Вострецову, шепнул на ухо:

– Посмотри, сколько под навесом лошадей?

Гришка уполз в темноту и вскоре вернулся с добытыми сведениями.

– Шесть и верблюд.

Перейти на страницу:

Похожие книги