Читаем Степной ужас полностью

Дырки на гимнастерке так и остались, никуда не делись, но они меня как-то не волновали. Девушка мне улыбалась с довольным видом, а я ломал голову, как мне ей выразить самую искреннюю и горячую благодарность. Так и не успел ничего придумать – взяв меня за плечо с той же неженской силой, повернула спиной к себе, легонько толкнула ладошкой меж лопатками…

Хлоп! И не было больше ни таинственной опушки леса, ни странной девушки, ни еще более странного Мохнатика. Я прочно стоял на ногах посреди мощенной булыжником улочки Бреслау, поблизости все так же жарко полыхал тот дом – у него уже и крыша занялась – и лежал мертвый Осипчук с расплывшейся еще шире под головой лужей крови…

И пять дырок от шмайсеровских пуль на гимнастерке – значит всё это мне не привиделось, все было на самом деле…

Странно, но в первый миг я ощутил лишь легкую обиду, разочарование: оттого, что она меня из своего мира выпихнула так буднично, будто торопилась. И тут же устыдился, выругал себя на три гвардейских оборота с танкистским кандибобером: скотина, болван неблагодарный! Она ж тебе жизнь спасла, от неминучей смерти избавила так, что и зеленкой мазать нечего! Вот главное, за что ты ей должен быть по гроб жизни благодарен. С какой такой стати ей было устраивать прочувствованное прощание, если главное сделано, а между собой вы двух слов связать не можете?

Я был посреди прежней своей жизни, и следовало быстренько определяться. Посмотрел на свои трофейные – секундная стрелка кружила исправно, не похоже, чтобы часам досталось, когда я повалился на камень. Выходило, что прошло всего-то минут пятнадцать, в четверть часа всё и уместилось. И некогда было рассусоливать, некогда горевать по Осипчуку, воевавшему у меня в экипаже полгода, – поблизости вовсю так же грохотал бой, была война, и мне было отведено строго определенное место…

Снял я со спины мертвого Осипчука исправную на вид рацию (я с рацией обращаться умел, так что нужно было и дальше выполнять задание), подобрал свой ППС, пистолет-пулемет Судаева – и побежал в ту сторону, где тарахтели очереди и рвались гранаты…

Ну, дальше ничего особенно интересного. Пехота наша штурмовала длинный трехэтажный дом, что получалось плохо, и у засевших там немцев – и власовцев, как вскоре обнаружилось – нашлось с полдюжины пулеметов, и огрызались они отчаянно. Комроты, мужик битый, не торопился, не имея конкретного приказа, гнать своих бойцов в лоб на пулеметы – залегли где удалось и перестреливались. Очень он обрадовался, когда я объявился в его импровизированном КП в аптеке на углу. Я развернул рацию и быстро связался с «Одуванчиком». Вскоре подошли две самоходки, стали гвоздить по дому от всей славянской широты души. Тут уж немцам быстро и качественно поплохело, вывесили в разбитое окно белую тряпку и стали выбегать с задранными руками. Набралось их десятка два – и пятеро власовцев с их погаными эмблемами на рукавах, к тому времени уже прекрасно нам знакомыми. Немцев комбат отправил в наше расположение, а власовцев согнали к ближайшей стене и резанули по ним из «Максима» – а как еще с этими сволочами поступать? По редчайшему стечению обстоятельств попадали они в плен – а вот так, сгоряча, их и не брали…

А когда бои за Бреслау кончились и мне предстояло вернуться к себе в расположение, я удумал одну штуку… Гимнастерка у меня была хоть и старенькая, застиранная, но целенькая, без единой дырки. Теперь, изволите видеть, дырок сразу пять, опытному глазу сразу видно, что от пуль. А на мне-то ни единой свежей раны! Кто-то глазастый мог усмотреть, вспомнить, что в город я уходил без единой дырки на гимнастерке – и, чего доброго, начались бы совершенно ненужные мне расспросы. Не собирался я никому рассказывать о случившемся, никто бы не поверил, как я сам не поверил бы на их месте. Вот и взял свой трофейный эсэсовский кинжал, до бритвенной остроты заточенный, вырезал на брюхе лоскут неровных очертаний, убрав все пять дырок. Тут уж никаких сомнений не возникло – мало ли где в городском бою можно клок из гимнастерки выдрать? Раздобыл новую х/б у старшины – и все дела.

Только недели через две, когда объявился передвижной банно-помывочный пункт и мы после баньки – с настоящей баней не сравнить, но все же баня – переодевались в чистое исподнее, Тарас Олифан, мой механик-водитель, стал как-то странно ко мне приглядываться. И в конце концов, покрутив головой, ляпнул:

– С памятью у меня что-то, что ли? Вроде не было у тебя, командир, таких дырок на пузе…

Я сказал как мог беззаботнее:

– Память тебя подводит, Тарас, это ж у меня с сорок второго…

Мы с ним воевали вместе больше года и в бане голыми друг друга видели не раз. Но кто бы помнил наперечет друг у друга следы от старых ран? Очень уверенно я держался – и Тарас чуть смутился, пробормотал:

– В самом деле запамятовал…

На том дело и кончилось. За Бреслау мне потом дали «Боевые заслуги», вторую, одна у меня уже была. Но не о том разговор…

Перейти на страницу:

Все книги серии Бушков. Непознанное

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Проза / Историческая проза / Документальное / Биографии и Мемуары