Степной ужас

Она положила мне на грудь ладонь – явственное прикосновение реальной, теплой девичьей ладошки! – произнесла длинную фразу с явно вопросительной интонацией. Язык был насквозь незнакомый, но не лающий немецкий, в котором я чуточку разбирался, и уж никак не польский – в нем я тоже немного поднатаскался, да и до войны чуточку знал, белорус как-никак, хоть и не западный. Вообще неславянский язык, такое впечатление. Насквозь незнакомый, и всё тут…

Что я мог ответить? Сказал по-русски:

– Не понимаю, – добавил по-немецки: – Нихт ферштеен, – и еще по-польски: – Не розумем.

Она чуть пожала плечами с этакой милой гримаской – но не произнесла ни слова ни на одном из этих трех языков – скорее всего, ни одного не знала. Куда ж это меня занесло из тех мест, где уж немецкий-то должны понимать?! Она сказала еще что-то на своем непонятном языке, уже короче, и на сей раз я интонацию не смог определить.

Не до того стало, чтобы пытаться интонацию определять. В животе резануло, ощущение было такое, словно на него раскаленных угольев насыпали, меня, должно быть, всего перекосило, я не сдержался и громко застонал от боли. Собрал все силы и сдержался, стыдно было перед ней стонать, как раньше стыдно бывало перед девчонками-санитарками. Я не лопух какой-нибудь, только что попавший на передок, я бравый танкист, «веселый друг» из известной песни про «экипаж машины боевой», мне полагается стиснуть зубы и терпеть, хоть боль и запустила зубья, вгрызалась, пополам рвала…

Она легонько нахмурилась с озабоченным видом, словно только что заметила, что со мной неладно. Осмотрела меня с ног до головы, по очаровательному личику видно, что-то для себя решила, коснулась пряжки моего офицерского пояса с пятиконечной звездой, несколько раз настойчиво повторила одну и ту же короткую фразу. Я по наитию поднял ослабевшие, словно отяжелевшие руки, расстегнул пряжку, распустил ремень. Судя по тому, как она одобрительно покивала, именно это от меня и требовалось. И повела себя в точности как опытный санитар или врач – довольно бесцеремонно, но без малейшей брезгливости задрала под горло гимнастерку, потом пропотевшую нижнюю рубашку, уставилась на мое бедное пузо. Я, хоть и боль не утихала, стиснул зубы, заставил себя приподнять голову, тоже глянул. Как и следовало ожидать, кожа вокруг ран покраснела и вспухла, и крови нет ни капли, она вся внутри…

Девушка положила мне ладони на живот, лицо у нее стало отрешенным, напряженным, словно прислушивалась к чему-то далекому. То ли мне показалось в тот момент, то ли и в самом деле от ее ладошек распространялась прохлада, очень даже приятная для живота, который все так же жгло, как огнем. Правда, боль нисколечко не утихла, но я отчего-то ощутил отчаянную, прямо-таки бешеную надежду…

Длилось это недолго. Девушка что-то сказала, покивала с таким видом, словно ей теперь всё ясно, а потом повернулась к лесу и очень громко, хоть и не криком, произнесла длинную фразу, такую же певучую, мелодичную, как весь ее непонятный язык, но звучало это – уж я-то разбираюсь – самым настоящим приказом. Ни словечка не понял, но интонации у нас, ручаться можно, совершенно одинаковые…

Тут же на лице у нее отразилось удовлетворение, и она, снова по интонации ясно, кого-то нетерпеливо поторопила. Кто-то к нам шел, с тихим шелестом раздвигая траву. Кто, я не видел – не мог уже поднять головы, как ни пытался. Она, мельком глянув на меня, сделала ладонью такой жест, будто прижимала к земле, коротко, повелительно бросила что-то, что скорее всего следовало перевести как «Лежи уж!». Я и лежал, а что мне еще оставалось, превозмогал жгучую боль, стиснув зубы, изо всех сил старался не стонать, гвардии танкист лихой…

Тот, кого она позвала, подошел ко мне вплотную, и вот тут-то я едва не заорал. Не от страха – от лютого изумления. Такой подошел… Такое…

Существо. Создание. Удачнее слов и не подберешь. Большое, выше, чем по пояс стоящему человеку, кряжистое такое, массивное, сплошь заросшее густой, блестящей чуточку коричневой шерстью, и морда со стоячими круглыми ушами тоже, и тыльная сторона ладоней с короткими черными скорее когтями, чем ногтями. Морда ничуть не походила ни на обезьянью, ни на кошачью, вообще на морду какого бы то ни было известного мне животного не походила. Впрочем, еще неизвестно, морда это или лицо, животное это или что-то другое. Какой-то такой у него был вид… не животного. Точнее не берусь свои впечатления объяснить…