Степной ужас

Некогда было рассуждать. Удушливо тянуло горелым. Я кубарем скатился с постели, схватил галифе. На войне привыкаешь быстро одеваться по тревоге, но я побил все рекорды скорости. Прямо-таки запрыгнул в галифе, заскочил в сапоги, не озаботившись наматыванием портянок, в секунду напялил гимнастерку, ухитрившись не спутать перед и зад, чисто машинально накинул портупею, застегнул ремень – туго, так что дыхание перехватило. Выхватил из-под перины покрывало, нацелившись сбивать огонь, чисто инстинктивно – стены занялись от пола до потолка, просто удивительно, как до сих пор сухой, как старая кость, паркет не загорался…

Дверь распахнулась, громыхнув об стену. Влетел Гоша Сайко – на плечах автомат и вещмешок, в руках скомканная шинель. Заорал с порога:

– Командир, весь дом полыхает сверху донизу! Тикать надо, а то сгорим на хер!

В коридоре бухали сапоги бегущих. Весь дом?! Ничего я в таком случае не сделаю этим покрывалом – а вот пол может вот-вот заняться, лестница на первый этаж тоже выложена деревом, так что окажемся в ловушке… Гоша нетерпеливо топтался на месте. Я отшвырнул бесполезное покрывало, затолкнул пистолет в кобуру (не тратя времени, чтобы ее застегнуть), нахлобучил фуражку, сгреб автомат, вещмешок и шинель. Гоша выскочил, я бросился следом.

И точно, весь коридор горел, рыжее гудящее пламя лизало стены сверху донизу, перекинулось на обшитый деревом потолок, но пол пока что не затронуло. Навстречу нам выскочил Леша Тарасюк, обеими руками держа перед грудью свои пожитки, завопил ошалело:

– Хлопцы, тикаемо швыдче, бо погорим, як та солома!

(Он был украинец, по-русски говорил чисто, но украинский прорывался при сильном волнении.)

Перила и лестница, вот чудо, не занялись пока. Тарасюк загромыхал по ступенькам первым, мы с Гошей ссыпались следом. Вестибюльчик тоже горел, но входная дверь оказалась целехонька. Заслоняя лица от жара, как уж удалось, мы выскочили на улицу, отбежали на несколько метров. Обнаружилось, что все вокруг уже посерело – солнце еще не взошло, но рассвет близко. Я машинально сосчитал своих – слава богу, все восемь в наличии…

Подбежали двое патрулей, оторопело уставились на пожарище. Один спросил недоуменно:

– Что стряслось, хлопцы?

– Не видишь, горит… – сквозь зубы сказал Гоша, бросил шинель под ноги и потянул из кармана трофейный портсигар. Кончиком сигареты попал в пламя зажигалки только с третьего раза. Я тоже потянулся к карману, но вспомнил, что мой портсигар остался на ночном столике. Бесцеремонно залез в Гошин. Первая спичка сломалась и потухла, закурил только со второй.

Подбежали от обоих домов минометчики и связисты, человек десять, почти все распоясанные, но все с винтовками. Кто-то словно разочарованно выдохнул:

– Тю… Мы думали, тут бог весть что, а оно вон что…

Другой, по тону ясно, записной балагур, подхватил:

– Видать, хлопцы примус без присмотра оставили. Что ж вы так, хлопцы? Такой гарнесенький домик вам достался, а вы его на дым пустили…

– Да поди ты! – прямо-таки взревел Гоша и послал его на семь этажей с мезонином. – Не было никакого примуса…

– Что случилось, Гоша? – спросил я.

– А я знаю? Проснулся, словно кто пихнул, а уже вся комната занялась…

– И у нас… – поддакнул Тарасюк.

– И у нас, – сказал сержант Чичибабин. – Ни от какого примуса или там лампы такого не бывает. Будто весь дом враз занялся. Ишь, как полыхает…

Действительно, зрелище было не из каждодневных. Насмотрелся я горящих домов, наших и немецких, всяких-разных, но тут было что-то совсем другое. Звонко лопнули сразу два оконных стекла, но огонь наружу не пошел, появился дым, но меньше, чем следовало бы при таком пожаре. Золотистое пламя залило всю внутренность дома, словно некая жидкость – стеклянную банку, оно резало глаза, как электросваркой, и мы полуотвернулись. Только теперь подумалось: это куда же мы теперь?

Подошел лейтенант Абрамов, командир минометного взвода, – уж он-то, службист и немножко пижон, был аккуратно затянут в рюмочку ремнями. Хмыкнул, сказал мне:

– Ну что, Веня? Пошли уж, устрою вас как-нибудь, погорельцев. В тесноте, да не в обиде, разместимся, – и начальственным тоном прикрикнул на своих: – Пошли живенько в расположение, славяне! Чего не видели? Чай, не планетарий…

Подкатил «виллис», из него проворно выскочил капитан Таласбаев, смершевец, – явился не запылился… Огляделся и прямо направился ко мне:

– Что стряслось, старший лейтенант?

– Представления не имею, – ответил я, нисколечко не соврав. – Полыхнуло как-то странно, словно весь дом сразу занялся…

Мои ребята поддержали меня нестройным хором:

– Полыхнуло, как бензобак…

– Проснулись, а вся комната уже полыхает…

– Полыхает… – проворчал Таласбаев (мне показалось, он ко мне откровенно принюхивается). – В доме никого не забыли, орлы?

– Как можно, тарищ капитан? – ответил Гоша с прежней своей развальцой (похоже, полностью опамятовался). – Не дети малые и не разгильдяи…

Таласбаев буркнул что-то невразумительное, посмотрел на дом. Я тоже. Золотистое пламя уже плясало за чердачным окном, а наружу так и не выбилось, представьте себе.