Стерегущие золото грифы

В день свадьбы Эркеле не находила себе места. Накануне Сестра Ойгора вымыла ей волосы в воде с молоком и теперь гладко расчесывала их, разделив на ровный пробор. Эркеле ерзала и теребила рукава выстиранной рубахи, за что будущая родственница награждала ее ворчанием. Ко всему прочему у нее прихватило живот так, что мурашки пошли по коже.

Раз не было родных, чтобы сопровождать Эркеле, к аилу жениха ее повели Сестра Ойгора с мужем и детьми. По дороге к ним присоединялись желающие отведать свадебного угощения и выпить чего-нибудь хмельного. Люди до сих пор с интересом таращились на Эркеле, хотя она уже не одну луну прожила среди них.

Эркеле скромно сидела на коне, спустив обе ноги на одну сторону. Конь – свадебный подарок Ойгора. Дар Сестры – шубку из овчины и меха сурка – Эркеле набросила на плечи.

У аила Ойгора на земле расстелили войлоки, заставленные блюдами с кушаньями и тажуурами с вином и аракой. Нельзя было назвать это пиром, но и слишком бедным застолье не казалось. Сам Ойгор, приветливо улыбаясь, сидел по правую сторону от занавеси из белой тончайшей шерсти, натянутой меж двух крепко вогнанных в землю веток. Он не встал навстречу Эркеле, но при виде него ей стало спокойно, и боль в животе утихла.

Кто-то подал ей руку, помогая спешиться. Эркеле с удивлением поняла, что это Охотник. Он противно ухмылялся, будто глядя в самую ее душу и вороша там неприятные мысли. Эркеле как можно быстрее высвободила ладонь из его большой руки. Ей указали на подушку, лежащую на земле по другую сторону занавеси. Эркеле села. Ткань позволяла увидеть лишь силуэт Ойгора, но она чувствовала исходящую от него спокойную силу и расслабилась.

Гости встали вокруг Ойгора, Эркеле и войлоков с угощением и принялись петь, придумывая мотив и слова песни тут же, подхватывая друг за другом, перебивая и смеясь. В песне звучали обычные пожелания, приличествующие моменту. Затем все расселись: кто прямо на землю, кто на снятые с лошадей седла. Женщины – со стороны Эркеле, мужчины – со стороны Ойгора. Ойгор встал и начал обносить гостей мясом: женщины получали ребра, мужчины – куски бараньего бедра. Эркеле тоже поднялась и стала наливать напитки в протянутые чаши. Она все делала, как учила Сестра. Руки дрожали, и иногда красная жидкость проливалась, пачкая одежду гостя или войлок, но никто не сердился.

Двигаясь с разных сторон, Ойгор и Эркеле неизбежно встретились, и он легонько задел ее плечом и подмигнул, прежде чем им пришлось снова разделиться, пройдя мимо друг друга. Солнце отражалось в его серых глазах, словно на поверхности одного из гладких озер, расположенных неподалеку. Солнце играло золотом на еще больше порыжевших за лето распущенных волосах Эркеле. Солнцем же освещала собравшихся их любовь.

Эркеле осмелела окончательно и вскоре смеялась вместе со всеми, откусывала крепкими зубами от большого куска баранины и с азартом наблюдала за обычной для праздника игрой. Двое соревнующихся пытались отнять друг у друга блюдо так, чтобы не уронить лежащее на нем мясо.

День клонился к закату, когда Сестра поднялась с места и, по праву старшей женщины рода, сняла белую занавесь, разделявшую Ойгора и Эркеле. В одиночестве она унесла ткань в аил и закрепила над ложем. Теперь никто, кроме супругов, больше не посмеет касаться этой ткани, ставшей символом новой семьи. Умрет один из них – половину навеса отрежут и отдадут ему на небесные пастбища. Уйдет другой – унесет оставшуюся часть. Там, в краю вечной жизни, соединят они разорванный навес в одно целое, снова став мужем и женой.

Когда Сестра закончила с тканью, Ойгор и Эркеле под очередную песню гостей привязали красные и белые полоски материи на растущий за аилом куст жимолости – на счастье. Затем Эркеле встала на колени перед аилом, лицом к гостям. Ойгор с Сестрой устроились по обе стороны от нее. На месте Сестры, конечно, должна сидеть мать Эркеле или другая родственница, но теперь это был единственный способ соблюсти обычаи.

– Я отдаю ее, – промолвила Сестра, заплетая половину волос невесты в косу.

– Я беру ее, – ответил Ойгор, заплетая вторую косу.

Он протянул Эркеле руки, и она наконец смогла коснуться теперь уже мужа, которого почти и не видела во время пира. Их проводили в аил радостными криками и новыми пожеланиями.

Ойгор принялся разжигать огонь в очаге, а Эркеле восхищенно разглядывала спадающий мягкими волнами белый навес. Слышались голоса расходящихся по домам захмелевших гостей. Эркеле перевела взгляд на ложе, которое теперь стало намного шире, и поняла, насколько вымоталась. Всеобщее внимание утомило ее. Хотелось растянуться на шкурах и вздремнуть.

– Мы им нравимся, да, Ойгор? – спросила Эркеле.

– Кому? Гостям? – усмехнулся Ойгор. – Не уверен. Во всяком случае, не всем.

– Но они были довольны, – не поняла Эркеле.

– Конечно. Они поели, выпили и повеселились. А чья свадьба – по большому счету и неважно. Иди-ка сюда.

Эркеле подошла.

– Возьми вот это блюдо и покорми огонь. Это крестец – лучший кусок барашка. Вы должны подружиться – моя жена и очаг моего дома.