Стерегущий

— И не говорите, — охотно отозвался Кузьмин-Караваев, улавливая на лице Сергеева выражение брезгливости. — Не умеет Невский завод миноносцы строить. Посадить вот в эту каюту во время шторма заводских заправил Альберта да Гиппиуса и запереть часов на двенадцать, живо бы научились строить. А то смотрите, пожалуйста, офицерам на миноносце жить негде. Спать и то должны почти на виду, — ткнул он рукою на занавески, скрывавшие койки.

Явно довольный, что он расстается с таким кораблем, Кузьмин-Караваев предложил распить бутылку шампанского.

Пока вестовые хлопотали с фужерами и бутылкой, Кудревич поставил в стойку привезенные им винчестеры, — личное офицерское оружие, — уложил в настенный шкаф пачки патронов.

— Готово! — торжественно объявил он. — Винтовочки у моей койки стоять будут. Пускай теперь «Миказа» покажется. Живо его продырявлю.

— В час добрый, мичман, — торжественно поднял свой бокал Кузьмин-Караваев.

Прибежавший сигнальщик торопливо доложил о прибытии новой команды. Офицеры вышли принимать ее.

Стоявшая на набережной команда была весела, оживленна. Уже по первому взгляду на нее Сергеев сразу почувствовал, что экипаж ему дали хороший, люди, как видно, подобрались в нем разбитные, смелые и находчивые, и офицерам сжиться с ними будет нетрудно. Приняв от офицера, приведшего команду, поименные списки, Головизнин начал пропускать на «Стерегущий» людей, делая перекличку. Когда все сорок восемь человек прошли по трапу и распределились по местам, старший офицер вернулся в кают-компанию и занялся статистикой. Он любил размышлять над предсказаниями цифр. Его влекли к себе обобщения, аналогии, выводы. Когда он читал величавые сводки цифр народонаселения, территорий, народных богатств, то ощущал в себе порой умиление, порой задумчивость и сомнения. Все это давало ему познание бытия, намечало перспективы действий, расширяло кругозор мышления.

Сейчас ему хотелось обобщить поступившие сведения о матросах, узнать, из каких мест России явились они на миноносец. Это не было праздным любопытством: статистическая сводка должна была приобщить его к жизни этих людей.

Приготовив все для работы, Головизнин тщательно разлиновал листы бумаги, тонкими двойными чертами наметил рубрики, в которых должен был разместиться экипаж «Стерегущего».

Он слышал, как за бортом плескалась вода, как по палубе наверху двигались люди, но постепенно так увлекся своей статистикой, что уже не отвлекался ничем, пока не закончил работы и не отодвинул от себя разлинованные листы.

К этому времени в кают-компании собрались все офицеры.

— Ну, как наш ноев ковчег? — добродушно засмеялся командир.

Головизнин почувствовал в тоне голоса расположение к себе. Это порадовало его. Сдержанный и немногословный, Сергеев был тем образцом офицера, которому он хотел подражать.

— Списки готовы, — протянул он командиру свою статистику. — Двадцать пять губерний России прислали на «Стерегущий» своих представителей. Новгородские ушкуйники, победители шведа — полтавцы, сибиряки-ермаки… Есть кому защищать отчизну.

Поименный список пошел по рукам.

Зоркие глаза инженер-механика уже разглядели в списке матросов знакомые еще по «Петропавловску» фамилии: машинного содержателя Алексеева, замечательного слесаря кочегара Батманова и глазастого сигнальщика Леонтия Иванова. После его одобрительной реплики по адресу этих людей Кудревич, в свою очередь, сообщил, что Гаврилюк с «Боярина» имеет не то пять, не то шесть значков «за отличную стрельбу», и, между прочим, отлично мечет ножи по любой цели, даже корабельных крыс бьет напополам.

Сергеев в хозяине трюмного отсека Булдакове тоже признал своего знакомца по плаванию на крейсере первого ранга «Память Азова».

— Если это тот самый Булдаков, — задумчиво сказал командир, — из которого мой друг Владимир Дмитриевич Менделеев лет десять назад хотел сделать стоящего человека, рад буду повидаться. В общем, мне кажется, команда собралась приличная. Будем поддерживать с нею дружбу.

— Позвольте доложить, — привстал со своего места старший офицер, — что в отношении Лемешко и минного машиниста Тонкого присланы сомнения со стороны жандармского управления по поводу политической благонадежности. Предложением начальника жандармского управления Квантунской области князя Микеладзе признается необходимым иметь за их поведением неослабное наблюдение. Тонкий взят под подозрение за участие в батумской политической стачке рабочих в феврале тысяча девятьсот второго года, а Лемешко направлен в Квантунский экипаж по личному указанию августейшего генерал-адмирала. Князь Микеладзе обращает внимание, что против Лемешко еще не закончено следствие, начатое в 1901 году по поводу вооруженного сопротивления рабочих Обуховского завода полиции и войскам, в котором Лемешко, по-видимому, принимал участие.