Стерегущий

В памяти Васильева навсегда засели рассказы сигнальщиков с «Паллады» и «Ретвизана», что, подкрадываясь ночью 26 января к русским, японцы понаставили у себя на миноносцах фальшивые трубы и борта лишь для того, чтобы внешне походить на «Стерегущего». Наши сдуру и приняли вражеские миноносцы за свои, а то никогда бы японцам на порт-артурский рейд не попасть. Комендоры с «Петропавловска» разнесли бы врага в пух и прах, даже не допустив до фарватера. Ребята там отменные, дружные, все одной соленой водою крапленые!

Обманной истории со «Стерегущим» Васильев забыть не мог. Поэтому он особенно тщательно целился в брезент полукупца, полуминоносца, сильно подозревая в этом брезенте какую-то новую японскую каверзу.

— Взяли тогда нас, ворюги, своими увертками, теперь не возьмете, — цедил он сквозь зубы, наводя на врага орудие.

Неприятель все еще продолжал производить какие-то эволюции. Затем, перестроившись в кильватерную колонну, пошел курсом, параллельным курсу обоих русских миноносцев. В бинокль было видно, как по палубам взад и вперед носились малорослые фигуры. Их суетливая беготня казалась Сергееву нарочитой и вынужденной, будто японцы излишней порывистостью преодолевали страх.

Особенно торопились на «Синонимо», развившем скорость не менее тридцати узлов. Он шел в каких-нибудь пятнадцати кабельтовых от «Стерегущего», стараясь забежать вперед с очевидной целью выпустить мину. Но мешал «Замазанный нос», выполнявший маневр, явно несогласованный с другими японскими судами. Те сердились на него: то на одном, то на другом взвивались сигналы, после чего истребители перестраивались и изменяли скорость своего хода.

«Замазанный нос», опередив «Стерегущего», вдруг застопорил машины. Васильев выстрелил, но снаряд упал ближе цели. Сергеев стремительно повернул «Стерегущего» и полным ходом пошел вперед на «Номер без цифр».

Его предприимчивость заставила неприятельскую флотилию перестроитьсяв строй фронта.

— Стреляют! — предостерегающе закричали на баке Кружко и Иванов.

Вслед за предупреждением Сергеев увидел и тут же услышал, как на «Замазанном носе» взвилось облако дыма, сразу же сорванное ветром в сторону, как молниеносно сверкнуло пламя, мгновенно потушенное тяжелым, раскатистым звуком выстрела. С жужжанием и свистом примчался первый снаряд. Он не достиг цели: перелетел «Стерегущего» и упал за ним далеко в море. В пенистой струе, оставленной за собою русским миноносцем, поднялся громадный водяной столб и рассыпался мелким дождем.

За первым вражеским выстрелом опять взметнулось вверх пламя, свернулось и развернулось полотнище дыма, грохнул второй выстрел… третий… и за ними еще и еще.

Минный машинист Тонкий выбежал на палубу при первых же звуках боевой тревоги. Он занял свое место с уверенностью человека, твердо знающего, что ему предстоит делать. Сцена с часами его позабавила, настроила на смешливый лад. Он понимал, что мичман рисуется если не перед экипажем «Стерегущего», то перед самим собой. В то же время он видел, что Кудревич и сам чрезвычайно взволнован и поэтому зря покрикивает на комендоров, которые не хуже молодого офицера понимали, что нужно делать, в кого стрелять. Было досадно, что об этом нельзя сказать мичману, а ведь тому не мешало бы знать, что офицер в бою должен служить примером поведения для нижних чинов и что умение владеть собою в решительные моменты для него обязательно.

Настроение Тонкого было нервное, но решительное. Он понял, что пришло время действовать в обстоятельствах исключительных, о каких и представления не имеешь в обычной житейской обстановке, когда живешь впечатлениями знакомыми и привычными, как воздух, которым дышишь не замечая. Сейчас же вокруг было неизведанное, опасное, быть может, смертельное, и это будоражило. Тонкий мысленно убеждал себя быть холодно и рассудительно спокойным, но самовнушение не действовало, его глушила особая нервная деятельность мозга, какой в себе он никогда прежде не ощущал. Минный машинист подчинился ей, как неодолимой силе. Она пронизывала все его существо, утончала и обостряла все его переживания, все движения ума и воли. Он остро подмечал все и по-новому понимал.

Головной японский корабль с замазанным носом, имевший явное преимущество в ходе и артиллерии, заметно сокращал расстояние. Два других японских истребителя, погнавшихся было за «Решительным», вдруг прекратили свое преследование и также подтягивались к «Стерегущему». «Решительный» между тем, вместо того чтобы держаться вблизи «Стерегущего», положил право на борт и резко и круто повернул к берегу.

Шевельнувшееся в душе Тонкого чувство обиды против уходившего напарника неожиданно сменилось догадкой: наверное, «Решительный» заманивает неприятеля под обстрел крепостных батарей, где музыка будет уже не та.

Эта догадка перешла в уверенность. По команде Сергеева «Стерегущий» повторил маневр «Решительного» и стал ему в кильватер. Тонкий удовлетворенно мотнул головой: так оно и должно быть, так скомандовал бы и он сам.

— Командир свое дело понимает, — произнес он, поворачиваясь к старшему минеру Ливицкому.