Стихи

А говорят — есть у Самойлова еще и новая поэма. (А я читала вслух куски из одной Вашей поэмы на балконе в Переделкине — К.И-чу, а потом Анне Андреевне на воспетой Вами Ордынке.)

Спасибо за книжку. Спасибо за Ваше появление. Жаль, что Вы так быстро исчезли.

Я послала Вареньке[41] большую разноцветную книгу. Получили?

Жму Вашу руку — и еще раз спасибо.

Лидия Чуковская

13/VII 71

Меня поразило: однажды, года 3 назад, я сказала кому-то, что в стихах Самойлова всегда слышна скрипка… И вот теперь я прочла стихи о скрипке.

2. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

3 августа 1971"[42]

Дорогая Лидия Корнеевна!

Спасибо за книгу. Варвара читает ее каждый день.

Недавно мы несколько раз говорили о Вас с Якобсоном[43]. Чувствую необходимость поговорить с Вами. И особо об Анне Андреевне. Меня последнее время занимает мемуарная проза, видимо, «лета к суровой прозе клонят». Хочу написать и об Анне Андреевне. Может быть, Вы наставите на верный путь.

Когда и где можно увидеть Вас?

Бываете ли Вы в Москве? Долго ли будете в Переделкино?

Сообщите мне удобные для Вас варианты. До 20-х чисел августа я пробуду в Опалихе. Потом, возможно, уеду на месяц.

Жду сообщений от Вас.

Жму руку.

Д. Самойлов

3. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

8 августа 1971

Дорогой Давид Самойлович.

Спасибо.

Дело обстоит так: я живу в Переделкине. Встаю около 1 часу дня. Телефон [phone]; доб. 705. Телефон на некотором расстоянии от моего домика: позвонив — ждите.

Каждую среду и кажду[ю] субботу приезжаю в город. Ул. Горького… Телефон… Моя дочка, Люша[44], обычно бывает дома по вечерам — т. е. есть кому подойти. А [я] бываю по средам и субботам часов с трех дня и до 6, 7.

Должна сказать вправду, что внезапные, не условленные появления переношу плохо.

Звоните. Приезжайте.

Могу приехать я (в среду или в субботу), если Вы объясните толково, где Ваш зачарованный замок.

Какая радость, что Вы собираетесь писать об АА!

Жму руку и жду сигналов.

Л.Ч.

8/VIII 71

4. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

9 июня 1972

9.06.72

Дорогая Лидия Корнеевна!

Я не обманщик, хотя привык считать себя мужчиной.

Обстоятельства сложились так, что а) я ездил в Литву, б) сдавал книгу о рифме (ужасный труд!); в) справлял день рождения (труд еще более ужасный) и г) приболел.

Писать же мой (или «моё?» — по-французски оно мужского рода) эссе надо заново, кратко и серьезно. Для этого нужно не менее недели сосредоточенного труда. И вот, кажется, с завтрашнего дня эта неделя начнется.

Независимо же ни от каких трудов и эссеев очень хочу видеть Вас, ибо свидания наши кратки и редки.

Можно ли (и когда?) навестить Вас в Москве? Назначьте день, час — мы приедем. У нас на время образовалась няня, старая богомольная мордовка. Помимо удовольствия, которое я получаю от разговоров с ней (сегодня, например, рассказывая о своей племяннице, она сказала: «Он тронюл умам», т. е. она свихнулась), Галя[45] получила некоторую свободу передвижения.

Жду от Вас вестей. Привет Люше.

Галя кланяется.

Ваш Д.

5. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

26 июня 1972[46]

Дорогая Лидия Корнеевна!

Во первых же строках прошу у Вас прощения, если рукопись не сегодня же (т. е. в понедельник, 26 июня) попадет к Вам. Извинение — нечто вроде постоянного зачина моих писем. Это следствие моей необязательности (как утверждают мои друзья), но простительной (как полагают мои недоброжелатели), ввиду подлинности моего раскаяния. Однако сегодня я ей-богу не виноват. Маму я третьего дня отвез в больницу с обострением грудной жабы, и еще не придумал, каким способом передать рукопись, если Люша вечером не будет дома.

У нас вообще сплошной лазарет. Болеют Варя, Петя и даже я. Но это материя скучная. Напишу о книге[47].

Во-первых, это, конечно, совершенно Ваш жанр, и никто из известных мне в наше время писателей не обладает лучшей «художественной памятью». Я думаю, что Вы не рассердитесь, — но у меня ощущение, что Вы пишете все прекраснее — свободнее. Хотелось бы, чтобы это продолжалось и максимальное число лиц было изображено Вами с той же мерой личного переживания и с доброжелательной беспощадностью — так, как написана книга о Корнее Ивановиче. В других случаях, конечно, Вам будет легче. Здесь же внутренний драматизм проявляется весьма напряженно — драматическая коллизия между глубоко личным и совершенно естественным чувствованием и между ви’дением другого плана. Вы написали человека высоко талантливого, размашистого, темпераментного, эгоцентрического — «веселого тирана», как сказала Галя.