Стихи

Уникальность и обаяние этой личности написаны очень ярко и, как говорят критики, — «художественно убедительно». Мне показалось, однако, что одних психологических обоснований мало. Времена отражались в характере Корнея Ивановича, как мне кажется, с еще большей силой, чем его детская судьба. Он ведь не только «мстил детству», но и, по-своему, «мстил времени». И даже в чем-то отомстил. Вы, наверное, не ставили перед собой такой задачи, но хотелось бы яснее увидеть в особенности Корнея Ивановича еще и признаки поколения — последнего поколения русских писателей, переживших все сломы нашего времени, но сохранивших при этом нечто от высокой культуры общественного мироощущения.

Это главное, о чем хочется поговорить с Вами. Надеюсь, что вскоре увидимся.

Буду звонить Люше к концу этой недели.

Галя кланяется и обещается изложить свои впечатления о книге лично.

Простите за краткость изложения. Трудно собрать мысли.

Верный Вам

Д.

6. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

2 октября 1972"

Дорогая и очень любимая Лидия Корнеевна!

Способность исчезать — одна из лучших моих способностей, и означает она только одно (или два) — мое легкомыслие и интерес к процессу жизни, т. е. отсутствие интереса к тому, что было вчера. Вы, конечно, понимаете, о чем идет речь. Жена моя, Галина Ивановна, постоянно упрекает меня, что я, дескать, не дописал то, что уже написал. А мне неохота. Я настолько не умею служить, что не умею служить даже великому человеку. Уверен, что Вы простите меня.

Слышал, что Вы продолжили записки об Анне Андреевне. Самое главное мое устремление — увидеть Вас (и Галино).

Не презирайте меня.

Ваш Д.

Сообщите, когда и как можно Вас увидеть?

7. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

2 февраля 1973

Дорогой Давид Самойлович.

В страхе Божьем надо бы пребывать не Вам, а Сарре[48]. Я строго-настрого запретила выпрашивать у Вас для меня книгу[49]; я досадовала только, что вовремя не записалась в Лавке, понадеявшись на Ваше обещание (вот уже лет 35, как я дожила до седых волос, а до сих пор все еще верю каждому слову каждого человека, обращенному ко мне)… Сарре достались от меня колотушки, а Вам причитается одна лишь глубокая благодарность.

«Постепенно становится мной» — стихи Ваши давно уже стали мной, и я, перелистывая книгу, вспоминаю не только их, а где, когда, от кого, при ком услышали звук. Вот этот. И вот тот.

«Сороковые, роковые» — это мне прочитал Копелев, еще безбородый, у ворот переделкинского дома. «И внезапно запел эшелон» — это я привезла Корнею Ивановичу из города «Новый Мир» и прочла ему вслух, на балконе, а потом он мне, а потом опять я ему. «Рубежи» — это я читала А[нне] А[ндреев]не на Ордынке. А «Старика Державина» Вы сами читали ей при мне на Садовой, у Ники[50].

А куда подевалась «Откуда музыка у нас»? А «Одна зима звалася Анна»? А где «Наташа Ростова»? И еще «О много ли надо земли»?

Водятся ли в Вашей книге стихи, к которым я равнодушна, которые никогда не станут мной? Водятся, но в очень малом числе. Например, «Семен Андреич».

Осетрова я читать не стала — некогда — и только подумала: заметили ли Вы, что слово «обычный» вытесняет из языка слово «обыкновенный»? Я уже давно заметила, но не понимаю, почему это так.

Теперь буду читать все забытое или незнакомое каждый день по одному стихотворению. Очень трудный шрифт.

Спасибо Вам. Гале и Вашей маме и малолетним привет. Надеюсь, грипп миновал всех.

Жму руку.

ЛЧ

2/II 73

А услышала я Ваше имя впервые, помнится, от С.Я.[51] в тот день, как он писал для Вас рекомендацию в Союз. А потом — от Е.С. Ласкиной[52].

8. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской

27 июля 1973"

Дорогая Лидия Корнеевна!

Во первых строках сообщаю Вам, что моя супруга Галина Ивановна 19 июля поутру разрешилась младенцем Павлом, судя по имени — мужского пола. Все время с нашей последней встречи я был занят сперва — болезнью Петьки (скарлатина), потом — ожиданием и переживанием Павла, к счастью, это совпало с творческим кризисом. Итак, моя Петропавловская крепость достроена.

Как себя чувствует Люша? Передайте ей в утешение, что когда меня так же тряхнуло, в моих мозгах что-то стало на место[53]. Ей-богу!

Спасибо, Лидия Корнеевна, за окулистические советы, за линзу и фломастеры. Я добыл их еще с десяток и теперь могу читать то, что сам написал. Никогда раньше не думал, что это такое замечательное занятие.

Посылаю Вам два стихотворения. «Полночь под Иван-Купала» я Вам читал. «Анна Ярославна» — новое.

Пытаюсь дописать маленькую поэму «Блудный сын». Это давний замысел, приступал я к нему много раз, и все что-то не получается в самом главном — в интонации.

Вообще, состояние нерабочее, разве что «Рифмой» можно заниматься.

Очень бы хотел Вас повидать и послушать, но теперь это довольно трудно — из-за детей и прочего. Кроме того, как будто начинаются хлопоты с московской квартирой. Это, пожалуй, более всего угнетает.

Толю изредка вижу. Он в раздрызге. Да это и понятно[54]. Не знаю, как говорить с ним.