Стихи

Спасибо за «Часового», горжусь автографом. (Право, как в напечатанной книге есть нечто магическое, что-то новое, прибавляющееся к машинописи, так и автограф ни с чем не сравним, почерк автора озаряет стих.) Да, но к «Часовому» у меня придирка. Куст ведь тоже живой, он страдает от града, от раннего или позднего снега. Тут бы, наверное, по смыслу нужен камень2.

Лето варварское. То есть для меня радость, что отмахали уже почти весь июнь, а еще ни единого теплого, жаркого дня. Но мне жаль моих ближних, которые любят тепло. Сейчас я еще в городе, с субботы по среду, скоро буду в городе только по субботам и воскресеньям, но в адресе для писем это ничего не изменит.

Как ребятишки Ваши? Как Варя в лагере? Привилась или не привилась? Петр и Павел здоровы ли? Что читает Галя? Я потихоньку читаю «Кануны» Белова и собираюсь познакомиться со «Стариком» Трифонова3. (Шрифт и там и тут труден.) Я всегда знала, что Белов хороший писатель, и сейчас снова убеждаюсь в этом. Конечно, до конца я еще не дочитала, и окончательное суждение выносить еще не имею права, но уже радуюсь языку, слову; это — проза, а не безъязыкая каша, как у Распутина в «Живи и помни». Погляжу, как дальше, а потом перейду на Трифонова.

Вашу книжку я послала Алексею Ивановичу в тот же день, указав Ваш пярнский адрес. Он — аккуратнейший корреспондент. Если Вы не получили ответа, значит, и там очень уж нехорошо. (И Ваша «Весть» как раз впору, ибо

Не бумажные дести, а вести спасают людей4.)

Пожалуйста, напишите, когда будет время. Надеюсь, Ваш пярнский быт ровен, и, сдав «Рифму, звонкую подругу»5, Вы уже взялись за прозу. Впрочем, и рифма служит Вам исправно.

Будьте здоровы. Здоровы ли Вы?

Л.Ч.

17/VI 78

1 Речь идет о сборнике стихотворений Д. Самойлова «Весть» (М.: Советский писатель, 1978).

2 Д. Самойлов посвятил Льву Копелеву стихотворение, которое назвал «Часовой». В мае он послал Л.К. это стихотворение на машинке, а позже, в июне, — послал автограф. В стихах есть строфа: «Нельзя не сменять часового, / Иначе заснет на посту. / Нельзя человека живого / Во всем уподобить кусту».

3 Ю. Трифонов. Старик // Дружба народов, 1978. № 3.

4 Строка из стихотворения О. Мандельштама памяти Андрея Белого «Голубые глаза и горячая лобная кость…».

5 Неточная цитата из стихотворения Пушкина «Рифма, звучная подруга…»

33. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

25–27 июня 1978

25–27/VI 78

Дорогой Давид Самойлович. Ваше письмо о зеленке и Пушкине получила на другой день после того, как послала Вам свое. Поэтому слегка замедляю ответ. Об АА и о Пушкине, что они оба жили не только природой и обществом, но и культурой — не менее, чем Невой, сиренью, лесом, любовью и пр. — это у Вас мысль верная и мудрая. У меня запись в ахм[атовском] дневнике: «Пушкин брал всё, что хотел, у кого хотел и делал навеки своим». АА поступала точно так же. (Многие примеры мне известны.) Маршак говорил: «Писатель может брать что угодно у кого угодно. Все дело в том, как он берет, как поступает со взятым. Если человек украл черно-бурую лису и повесил ее себе на живот на пуговицу — вот это никуда не годится»… Насчет же того, завершение ли Пушкин или начало начал? — тут я не знаю. Герцен писал: «На приказ Петра образоваться — Россия ответила колоссальным явлением Пушкина». Тут тоже будто бы завершение («ответила») и совпадает с Вашей мыслью, что Пушкин — конец Петербургского периода. Но не думаете ли Вы, что это только для истории так, для истории России, культуры — а собственно для литературы — не только конец, а и начало начал? Тот же Лермонтов; Вы пишете, герой у него уже не петербуржец, а провинциальный офицер — да, но стих-то очень долго — Пушкинский! На 3/4! Только под конец жизни Лермонтов еле-еле добрался до своего стиха. Из Пушкина можно (при желании) вывести и Толстого («Анна Каренина» — это то’, что случилось бы с Татьяной, если бы она поверила Онегину), и, конечно, Достоевского («Бедные люди»; я недавно сделала такое наблюдение: любимейший эпитет Пушкина «бедный», а на втором месте «милый»); и даже Чехова (по плотности поздней прозы). И Некрасов соприкасаем с Пушкиным, и Блок — а об Ахматовой уж и не говорю. Так что это завершение — Господи, а Тютчев? — оно как-то не завершится до сих пор.