Стихи

А насчет телефона — Вы угадали! — я так и сказал Феликсу Кузнецову: — Вы лучше меня не приветствуйте, а телефон поставьте.

Может, и поставят в этом году.

Вот Вам краткий отчет о моих делах и занятиях.

А Шостаковича я тоже очень люблю, особенно симфонии (почти все: 1, 2, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 13, 14-ю), фортепьянные концерты, скрипичный (2-й) и многое другое. Но все же при слушании его музыки больше требуется усилий, чем для Моцарта или Бетховена.

Расписался я длинно, забыв, что надо беречь Ваши глаза.

От Гали Вам привет. А от меня — Люше.

Будьте здоровы.

Ваш Д.С.

«Приложил» Вас Кривицкий!

1 Пометка Л.К.: получено 26.7.80.

2 Лев Абрамович Кацнельсон, известный офтальмолог, профессор в институте им. Гельмгольца.

3 Работа А. Якобсона о Блоке «Конец трагедии» была опубликована сперва за границей (Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1973), и почти через 20 лет — в России (1992).

67. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову

26 июля 1980

26/VII 80

Дорогой Давид Самойлович.

Спасибо за длинное письмо. Отвечаю не сразу только потому, что, по причинам летних отпусков, оно достигло меня с опозданием.

Не могу принять Ваших слов о моей премии. Сейчас постараюсь объяснить. Представьте себе, что в одном из московских альманахов Вы прочли, за Вашей подписью, такие стихи:

Двадцатые и роковые!А также и передовые!Рассвет в окошки бьет оконныеИ перестуки перегонные.

Известия — и все смертельные!Так что и радости постельныеНе радуют, хоть все мы юныеИ даже очень многострунные.……………..Война гуляет по Италии…Фашисты — гнусные ракалии!

Вы схватились бы за перо, чтобы заявить, ну, не знаю, куда! — в «Известия», в «Советскую Россию», в «Культуру и жизнь», что, хотя фашисты действительно гнусные ракалии и действительно Великая Отечественная Война совпала с Вашей юностью, но что это — не Ваши стихи и Вы требуете сурового наказания для тех, кто их сочинил и под Вашим именем напечатал. Но не успеваете Вы опустить свое письмо в почтовый ящик, как слышите по радио («Маяк»), что Д. Самойлов удостоен премии «Свобода» (впервые учрежденной) за стихотворение «Двадцатые и роковые», после того, как в столичных советских газетах и журналах на это стихотворение появилось 18 восторженных рецензий, высоко оценивших Ваш патриотизм и поэтическое мастерство.

Что бы стали Вы делать? Послали бы свое письмо — тем самым, оскорбив 18 знаменитых литераторов + трех знаменитейших членов жюри? Разорвали бы его? Запили бы? Заболели?

Я — разорвала свое письмо и заболела. Выздоровею тогда, когда моя книга выйдет по-русски в неизувеченном виде. Я истратила на нее в общей сложности 17 лет (правда, отрываясь для других книг). Я не заинтересована ни в славе, ни в деньгах, а только в том, чтобы она явилась перед читателем в том виде, в каком я ее из последних сил и последних глаз написала.

Ваша фраза: «У меня в этом отношении характер совсем не похож на Ваш: было бы дело сделано в целом, а детали — Бог с ними», — мне непонятна.

Видите ли, Давид Самойлович, так можно рассуждать о чем угодно, только не об искусстве. Конечно, и в искусстве существуют «мелочи» и можно ими пренебрегать. У А.А. было написано: «Столицей распятой Иду я домой»; она заменила (временно!) «За новой утратой Иду я домой». Но вообще, «было бы дело сделано в целом, а остальное — Бог с ним» — формула для меня загадочная. «В целом» собор построен, но одна колонна не там, и купол слегка набекрень… Я не выношу чужих рук в своем тексте — хотя очень внимательно выслушиваю чужие замечания и стараюсь исполнить. Но кто смеет врываться сапогами в мой дневник — то есть в мою жизнь?.. Я имела наглость употребить слово «искусство». Да, осмеливаюсь думать, что «Записки», хотя это всего лишь дневник, — отчасти также и искусство. (Иначе — что бы я делала с ними 17 лет?) И я предпочитаю небытие — базарному, приспособленному для рынка, изданию.

А премия-то мне, собственно, зачем? Деньги? Я их все равно не получу, п[отому] ч[то] дубленками не торгую.