Какой нам странный март подарен!Он был и нежен, и суров,И простодушен, и коварен —И полон снега и ветров.Был март несбывшихся желаний,Ненужных, застарелых пут,И затянувшихся прощаний,Которым срока — пять минут.Морозный март в снегу по пояс,Он жил беспечно как дитя,О будущем не беспокоясьИ о прошедшем не грустя.
март 1957
" Проводила в путь последний. "
Проводила в путь последний.Дверь захлопнула в передней.Он идёт по переулкуС папироской на губе.Первый дождь полощет гулкоГорло в цинковой трубе,Он шагает, он вдыхаетТополиную пыльцу.Слёзы быстро высыхают —Дождь струится по лицу.И навстречу новым бреднямОн шагает сам не свой.Дверь захлопнулась в передней,Вроде крышки гробовой.
1957 или 1958
" Запахло весной невесомой "
Запахло весной невесомойНа улицах, на площадях,И город стоит полусонныйИ страсти меня не щадят.И, словно с крутого разбега,Стучать начинают сердца,Пьянея от талого снега,Как юный солдат от сырца.
конец 1950-х или начало 1960-х
" Я сегодня в запой тоскую, "
Я сегодня в запой тоскую,И оплакиваю, и виню,И с ушедшими я толкую,И оставшихся хороню.Не осколочками металлаИ не капельками свинцаРаскидало нас, разметало,Разлучило наши сердца.Разлучили нас только робость,Только робость и суета,Разъедавшие сердца область,Полость горла, как кислота.Только пьётся, но не поётся,Сердце бьётся, но не гремит.Всё ушедшее остаётся,Всё оставшееся томит.
конец 1950-х или начало 1960-х
Мой стих
Мне друзья преподносят упрёки,Что пишу я редко и мало.Да, я знаю об этом пороке.Что ж мой стих безо времени смяло?Я бы мог привести им резоны —Дескать, то, да другое, да третье.Что повсюду стояли препоны,Что не я виноват, а столетье.Нет! Я сам изломать его тщился!Сам добром называл беззаконье,Белым голубем — племя воронье.Он учился и не научился.Я гонял его за подаяньем,Попрекал его коркою чёрной.Всё равно он стремился к деяньям,Он был лучше меня и упорней.Мне друзья подносили упрёки.Мне враги наносили обиды.И кишели вокруг лжепророкиИ стихи их жирели, как гниды.Думал: дурь из него я повыбью,Доведу я его до приличья,Чтобы стал карасём на безрыбье,Чтоб вороною стал на бесптичье.Но, как узник в тюремном халате,Прикрывающем узкие плечи,Он молчал, как молчат в каземате,Сохраняя достоинство речи.Только сделался резче и гуще,Недоступней обидам, досадам.Он был сослан, а позже отпущен,Амнистирован, но не оправдан.И опять он стучит в мои двери,Еретик, изрыгающий пламя,Чтобы с паперти крикнуть о вереФарисеям, торгующим в храме.