Стихи

Неземной рассвет блеском облил…Миры прикатили: распрягай!Подняты огненные оглобли.Ангелы. Балаган. Рай.Вспомни: гиганты промахивают попарно,торгуют безднами. Алый парот крыльев валит. И лучезарнокипит божественный базар.И в этом странствуя сиянье,там я купил – за песнь одну —женскую душу и в придачу нанялсамую дорогую весну.

2

Представь: мы его встречаемвон там, где в лисичках пень,и был он необычаен,как радуга в зимний день.Он хвойную занозуиз пятки босой тащил.Сквозили снега и розы

праздно склоненных крыл.Наш лес, где была черникаи телесного цвета грибы,вдруг пронзен был дивным крикомзолотой, неземной трубы.И он нас увидел; замер,оглянул людей, лесиспуганными глазамии, вспыхнув крылом, исчез.Мы вернулись домой с сырымигрибами в узелкеи с рассказом о серафиме,встреченном в сосняке.

1924 г.

Смерть

Утихнет жизни рокот жадный,и станет музыкою тишь,гость босоногий, гость прохладный,ты и за мною прилетишь.И душу из земного мракаподнимешь, как письмо, на свет,

ища в ней водяного знакасквозь тени суетные лет.И просияет то, что соннов себе я чую и таю,знак нестираемый, исконный,узор, придуманный в раю.О, смерть моя! С землей уснувшейразлука плавная светла:полет страницы, соскользнувшейпри дуновенье со стола.

1924 г.

Скитальцы

За громадные годы изгнанья,вся колючим жаром дыша,исходила ты мирозданья,о, косматая наша душа.Семимильных сапог не обула,и не мчал тебя чародей,но от пыльных зловоний Стамбуладо парижских литых площадей,

от полярной губы до Бискры,где с арабом прильнула к ручью,ты прошла и сыпала искры,если трогали шерсть твою.Мы, быть может, преступнее, краше,голодней всех племен мирских.От языческой нежности нашейумирают девушки их.Слишком вольно душе на свете.Встанет ветер всея Руси,и душа скитальцев ответит,и ей ветер скажет: неси.И по ребрам дубовых лестницмы прикатим с собой на пирбочки солнца, тугие песнии в рогожу завернутый мир.

1924 г.

На рассвете

Я показывал твой смятый снимоктрем блудницам. Плыл кабак ночной,Рассвело. Убогий город вымок

в бледном воздухе. Я шел домой.Освещенное окно, где черныйчеловечек брился, помню; стонпервого трамвая; и просторный,тронутый рассветом небосклон.Боль моя лучи свои простерла,в небеса невысохшие шла.Голое переполнялось горлосудорогой битого стекла.И окно погасло: кончил бриться.День рабочий, бледный, впереди.А в крови все голос твой струится:навсегда, сказала, уходи.И подумала; и где-то капалкран; и повторила: «навсегда».В обмороке, очень тихо, на полтихо соскользнула, как вода.

Берлин

8 февраля 1924 г.

Гость