Стихи

…А в темноте, почти касаясь кровли,всю ночь снаряды бешеные шли,так метров семь над сонной нашей   кровью,и рушились то близко, то вдали.Ты рядом спал, как спал весь город —   камнем,сменясь с дежурства.Мы с утра в бою…Как страшно мне.Услышав свист, рукамия прикрываю голову твою.Невольный жест, напрасный — знаю,   знаю…А ночь светла.И над лицом твоимс тысячелетней нежностью склоняясь,я тороплюсь налюбоваться им.Я тороплюсь, я знаю, что сосчитансвиданья срок.   Разлука настает.Но ты не знай…   Спи под моей защитой,солдат уставший,   муж,     дитя мое…Три выстрела — три грохота подряд.Поблизости… Пока не в наш квадрат……А рядом, в изголовье надо мною,охапка веток, полная весною, —ты с фронта, из Рыбацкого, принес…Как пахнут листья, господи, — до слез!Так ты вернулась, встала в изголовье,

о молодость… твой запах узнаю.Сплети ж с моей сегодняшней любовьювсю чистоту и трепетность твою,верни мне все…  …Свистит. Опять фугас!Сюда идет… Враг обнаружил нас,засек,   нашел,     сюда кладет снаряды,невидимый,   нацелился в упороткуда-то из гатчинского сада,от царскосельских дремлющих озер, —сюда идет…  …В ночной молочной дымкея узнаю, безносый невидимка,тебя.   Ты приходил ко мне зимой.Свистишь?   Свисти.     Я принимаю бой.Ты утопить хотел меня в отеке.Ты до костей обтягивал мне щеки.Ты мне глаза мои вдавил в глазницы,ты зубы мне расшатывал во рту,ты шал меня в подвалы,   в темноту,под свод психиатрической больницы…Но меж развалин горестных и дымных,в ожогах вся,   в рубцах, в крови, в золе,я поднялась,   как все, — неистребима,с неистребимой верностью Земле,

и здесь, под этой обреченной крышей,нашла возлюбленного своего.Он рядом спит.   Он жив.     Он мирно дышит.Я ни за что не разбужу его.Что может враг? Разрушить и убить.И только-то?   А я могу любить,а мне не счесть души моей богатства,а я затем хочу и буду жить,чтоб всю ее,как дань людскому братству,на жертвенник всемирный положить.Грозишь?   Грози.Свисти со всех сторон.Мы победили.   Ты приговорен.Обстрел затих.Зарею полон город,сменяются усталые дозоры,на улицах пустынно и светло.Сметают в кучи дворники стекло,и неустанным эхом повторенщемящий, тонкий, шаркающий звон,и радуги бегут по тротуарамв стеклянных брызгах.В городе весна,разбитым камнем пахнет и пожаром,в гранитный берег плещется волна,как сотни лет плескалась. Тишина.…О девочка с вершины Мамисона,

что знала ты о счастии?   Ононеласково,   сурово и бессоннои с гибелью порой сопряжено.Пред ним ничто — веселье.   Радость — прах.Пред ним бессилен враг,   и тлен,     и страх,оно несет на крыльях лебединыхк таким неугасающим вершинам,к столь одиноким, нежным и нагим,что боги позавидовали б им.Я счастлива.   И все яснее мне,что я всегда жила для этих дней,для этого жестокого расцвета.И гордости своей не утаю,что рядовым вошла   в судьбу твою,мой город,   в званье твоего поэта.Не ты ли сам   зимой библейски грознойменя к траншеям братским подозвали, весь окостеневший и бесслезный,своих детей оплакать приказал.И там, где памятников ты не ставил,где счесть не мог,   где никого не славил,где снег лежал   от зарев розоватый,где выгрызал траншеи экскаватор

и динамит на помощь нам, без силы,пришел,   чтоб землю вздыбить под могилы, —там я приказ твой гордый выполняла…Неся избранье трудное свое,из недр души   я стих свой выдирала,не пощадив живую ткань ее…И ясно мне судьбы моей веленье:своим стихом на много лет впередя к твоему пригвождена виденью,я вмерзла   в твой неповторимый лед.…А тот,   над кем светло и неустанномне горевать, печалиться, жалеть,кого прославлю славой безымянной —немою славой, высшей на земле, —ты слит со всем, что больше жизни     было:мечта,   душа,     отчизна,       бытие,и для меня везде твоя могилаи всюду — воскресение твое.Твердит об этом   трубный глас Москвы,когда она,   колебля своды ночи,как равных — славит павших и живых,и Смерти — смертный приговор   пророчит.