Оден
— Там это уместно. Не так уж и много. Фактически я считаю, что поэма не должна была содержать никаких примечаний или пояснений. Он решил про себя, что вставит их лишь для того, чтобы заполнить еще несколько страниц, необходимых для печати — это было его личное решение. Говоря об Элиоте, я вспоминаю омерзительный опыт. Известно, что Элиот умер 4 января 1965. Я проводил ту зиму в Берлине. В начале декабря 1964, Би-би-си приехала ко мне, чтобы записать на пленку некролог. Это достаточно трудно, чтобы написать, но говорить о ком-то, кто, еще и был вашим личным другом в прошлом, когда Вы знаете, что он еще жив, довольно омерзительно.Вопрос
— Вы когда-нибудь интересовались поэзией Эмилии Дикинсон? [316]Оден
— О, да. Я помню, что я был в Оксфорде, когда они издали ее первый том, и мы были все под большим впечатлением. Тогда же еще вышло "Избранное" Джерарда Манлей Хопкинса [317].Вопрос
— Какой совет Вы дали бы начинающему поэту?Оден
— Он был бы разным для каждого случая, потому что Вы должны будете замечать чем они интересовались, каким поэтам они подражали и так далее, чтобы Вы смогли бы продолжить оттуда. Я не знаю, какой общий совет вы могли бы дать, обращаясь к любому человеку, кроме языка любви.Вопрос
— Вы бы посоветовали подражать различным стилям?Оден
— Выберите себе пример для подражания. Я не сказал бы: подражайте так-то и так-то. Я бы посоветовал найти того, кому вы хотели бы подражать. Понятно, что некоторым авторам — назову Элиота и Джерарда Манлей Хопкинса — Вы не сможете подражать, не производя подделку, типа Элиота или кого-то еще. Ситуация с Элиотом особенно интересна. Очень редко бывает, когда, прочитав стихи начинающих авторов, Вы скажете, "О, он прочитал Элиота". Скорее, Вы скажете, что люди прочитали Йейтса или Рильке. Он — очень особенный поэт, а очень особенным поэтам обычно не подражают, потому что это не будет лучше оригинала, и у Вас не получится ничего своего из этого. Ищите примеры, которые достаточно близки Вам по духу и в то же самое время отличаются от Вас.Вопрос
— Элиот, по-моему, сказал, что плохой или незначительный поэт подражает, а великий поэт…Оден
— Крадет. Конечно, Элиот преднамеренно испытывал на прочность. У него были свои странности. Он любил разрывные сигары и подушки, издававшие скрип, когда Вы на них садились и так далее, что заставляло его говорить, что такие поэты, как Милтон, бесполезны.Вопрос
— Вы читали собрание писем Граучо Маркса? [318]Оден
— Моя любимая шутка Граучо из "Дня гонок", когда он щупает пульс девочки и говорит: "Или она мертва, или мои часы остановились."Вопрос
— Вы считаете, остроумие важно для поэта?Оден
— Это — качество, которое я ценю. Не у всех поэтов оно есть, лишь у некоторых, и когда это — есть, я думаю, что это замечательно.Вопрос
— Есть ли поэты, которых Вы считаете особенно остроумными?Оден
— Вы бы должны сказать, что Римский папа остроумен. Свифт тоже весьма остроумен.Вопрос
— Вы считаете Элиота остроумным?Оден
— Не особенно. Есть остроумные вещи там, но я не назвал бы его, как поэта, остроумным. Есть комические поэты, как Огден Нэш [319], которые действительно являются очень остроумными и хорошими.Вопрос
— Когда Вы заинтересовались Гете?Оден
— Гете интересовал меня в течение долгого времени, но слишком поздно, чтобы я почувствовал, что я могу у него чему-нибудь научиться. Его поэзию чрезвычайно трудно переводить; Гёлдерлин [320] был намного легче, частично, потому что Гёлдерлин был наполовину сумасшедшим. Всегда легче переводить поэта, который является немного сумасшедшим, потому что половина эффекта зависит не от языка, а от любопытной ассоциации идей, и это, конечно, может совпасть в другом языке. Я думаю, что Вы получили бы большое удовольствие, переводя Кристофера Смарта, Джеймса Джойса, и Ламба [321] на немецкий язык.Вопрос
— Что случилось с поколением тридцатых?Оден
— Вся эта тема разговора об авторах тридцатых, сороковых, или пятидесятых, является журналистской выдумкой. Прежде всего, это предполагает, что люди как раз прекратили писать в конце десятилетия. Ну, весьма очевидно, что группа людей приблизительно того же самого возраста, участвовавшие в тех же самых событиях, совершавшие конкретные действия — наименее интересная о них информация. Главное — в чем их отличие. Но смешивать авторов тридцатых, как будто все мы писали одинаково, не имеет смысла.Вопрос
— Но мне кажется, что политическое сознание у тех людей — просыпалось тогда, что что-нибудь действительно могло измениться к лучшему.Оден
— Нет. Там были две вещи, которыми каждый был обязан интересоваться: Гитлер и депрессия. Очевидно, нельзя было не замечать этого. Мы, возможно, надеялись на политические изменения, но я не думаю, что мы предполагали возможность совершить их непосредственно.Вопрос
— Вам не кажется, что произошло великое разочарование от Второй мировой войной, некоторое расстройство по отношению к миру?