Стихи и поэмы

Мы с мертвыми прощаемся не сразу:

все не смириться сердцу, не понять…

К зиянью смерти не привыкнуть глазу,

устам не разомкнуться, не сказать.

И в миг прощанья с гордым и любимым,

когда сквозь город двигался лафет,

«Да!» — грозно говорил рассудок,

«Нет!» -

ответила душа неукротимо.

Декабрь 1934

Город

1

Как уходила по утрам

и как старалась быть веселой!

Калитки пели по дворам,

и школьники спешили в школы…

Тихонько, ощупью, впотьмах,

в ознобе утро проступает.

Окошки теплились в домах,

обледенев, брели трамваи.

Как будто с полюса они

брели, в молочном блеске стекол,

зеленоватые огни

сияли на дуге высокой…

Особый свет у фонарей -

тревожный, желтый и непрочный..

Шли на работу. У дверей

крестьянский говорок молочниц.

Морозит, брезжит. Все нежней

и трепетней огни. Светает.

Но знаю, в комнате твоей

темно и дым табачный тает.

Бессонный папиросный чад

и чаепитья беспорядок,

и только часики стучат

с холодной пепельницей рядом…

2

А ночь шумит еще в ушах

с неутихающею силой,

и осторожная душа

нарочно сонной притворилась.

Она пока утолена

беседой милого свиданья,

не обращается она

ни к слову, ни к воспоминанью…

3

И утренний шумит вокзал.

Здесь рубежи просторов, странствий.

Он все такой же, как сказал, -

вне времени и вне пространства.

Он все такой же, старый друг,

свидетель всех моих скитаний,

неубывающих разлук,

неубывающих свиданий…

1935

«Я люблю сигнал зеленый…»

Я люблю сигнал зеленый,

знак свободного пути.

Нелюбимой, невлюбленной,

хорошо одной брести.

Снег легчайший осторожно

вертится у самых губ…

О, я знаю — все возможно,

все сумею, все смогу.

Разве так уж ты устала,

беспокойная душа,

разве молодости мало

мира, круглого как шар?

И твердят во всей природе

зеленые огоньки:

проходите, путь свободен

от любви и от тоски…

1935

«А помнишь дорогу…»

А помнишь дорогу

и песни того пассажира?

Едва запоем -

и от горя, от счастья невмочь.

Как мчался состав

по овальной поверхности мира!

Какими снегами

встречала казахская ночь!

Едва запоем -

и привстанем, и глянем с тревогой

друг другу в глаза,

и молчим, ничего не тая…

Все те же ли мы,

и готовы ли вместе в дорогу,

и так ли, как раньше,

далекие манят края?

Как пел пассажир

пятилетье назад, пятилетье!

Геолог он был и разведчик -

скитался везде потому.

Он пел о любви и разлуке:

«Меня дорогая не встретит».

А больше всего — о разлуке…

И все подпевали ему.

Я слышала -

к этим годам и желанья становятся

реже,

и жадность и легкость уходят,

зови не зови…

Но песня за нас отвечает -

вы те же, что были, вы те же!..

И верю я песне,

как верю тебе и любви.

1935

Севастополь

Белый город, синие заливы,

на высоких мачтах — огоньки…

Нет, я буду все-таки счастливой,

многим неудачам вопреки.

Ни потери, ни тоска, ни горе

с милою землей не разлучат,

где такое трепетное море

кропотливо трудится, ворча,

где орлы и планеры летают,

где любому камешку — сиять,

где ничто-ничто не исчезает

и не возвращается опять.

1935

Сиделка

Ночная, горькая больница,

палаты, горе, полутьма…

В сиделках — Жизнь, и ей не спится

и с каждым нянчится сама.

Косынкой повязалась гладко,

и рыжевата, как всегда.

А на груди, поверх халата,

знак Обороны и Труда.

И все, кому она подушки

поправит, в бред и забытье

уносят нежные веснушки

и руки жесткие ее.

И все, кому она прилежно

прохладное подаст питье,

запоминают говор нежный

и руки жесткие ее.

И каждый, костенея, труся,

о смерти зная наперед,

зовет ее к себе:

— Маруся,

Марусенька… -

И Жизнь идет.

1935

Карадаг

Колеблет зной холмов простор,

земля чадит вечерней мятой.

Орел распластанный, крылатый

висит, качаясь между гор.

И камни, видные едва

со дна прибрежного селенья,

здесь принимают форму льва,

монгола, женщины, оленя…

Бывает — другу укажи

на то, что неприметно даже, -

сама собой заблещет жизнь

и о себе сама расскажет.

Но пусть любимым будет друг,

пусть выбран будет не случайно,

чтоб для него открытой тайной

и сам ты изумился вдруг:

ведь все, что творчеством зовут,

любовь или стихосложенье,

берет начало только тут -

в понятном другу удивленье…

…Вот так и шла я и вела,

указывала на обрывы,

на мыс, как ржавая стрела

летящий в полукруг залива,

на берег в розовых огнях,

на дальний остов теплохода…

И благодарная природа

все рассказала за меня.

1935

«Должно быть, молодости хватает…»

Должно быть, молодости хватает,

душа, наверно, еще легка -

если внезапная наступает

на жажду похожая тоска,

когда становится небо чище,

и тонкая зелень мерцает везде,

и ты пристанища не отыщешь

в любимом городе, полном людей, -

тоска о любви, еще не бывшей,

о не свершенных еще делах,

о друзьях неизвестных, неприходивших,

которых задумала и ждала…

1935

Песня дочери

Рыженькую и смешную

дочь баюкая свою,

я дремливую, ночную

колыбельную спою.

С парашютной ближней вышки

опустился наземь сон,

под окошками колышет

голубой небесный зонт.

Разгорелись в небе звезды,

лучики во все концы;

соколята бредят в гнездах,

а в скворечниках скворцы.

Звездной ночью, птичьей ночью

потихоньку брежу я:

— Кем ты будешь, дочка, дочка,

рыженькая ты моя?

Будешь ты парашютисткой,

соколенком пролетать:

небо — низко, звезды — близко,

до зари рукой подать.

Над зеленым круглым миром