Стихи и проза

Проходит какое-то время. А у меня на письменном столе довольно быстро культурные слои такие образуются – это зрелище не для слабых, мой письменный стол, – там все вот так набросано… Спустя какое-то время, дней через десять, наверное, я увидел, что оригинал, уже правленый – то есть правильный „канонический“ текст – у меня остался на столе. И тут я понял, что, видимо, послал перечерканный с исправлениями. Не очень-то мне было понятно, послал я ему собственно стихотворение или нет. Я понял, что начинаю погружаться в какую-то совершенно идиотскую ситуацию, как муха в банку с вареньем. Из-за своей мнительности я обрастаю совершенно ненужными какими-то подробностями.

Я стал ему судорожно звонить по телефону, чтобы как бы отозвать письмо.

Он не подходил к телефону. Я звонил ему на Безбожный, а он, наверное, был в Переделкине. Я начинаю дергаться.

Какое-то безумие совершенное, высосанная из пальца история.

Потом все это как-то подзабылось – другие дела…

Месяца два спустя я встречаю Окуджаву в ЦДЛ и начинаю ему эту историю рассказывать. Он отнесся ко мне сочувственно – как к сумасшедшему – и так мягко все выслушал. Потом говорит: „Ну, а само-то стихотворение, о чем речь там, вы не могли бы его прочесть?“. Это все происходит в ЦДЛ, в гардеробе. Я себя чувствую полным идиотом – мне еще только не хватает встать на стул и ему это стихотворение прочесть, как мальчику на елке. Тем не менее я это стихотворение читаю.

А стихотворение вот какое.

Я шел к Смоленской по Арбату,

По стороне его по правой,

И вдруг увидел там Булата,

Он оказался Окуджавой.

Хотя он выглядел нестаро,

Была в глазах его усталость,

Была в руках его гитара,

Что мне излишним показалось.

Акын арбатского асфальта

Шел в направлении заката…

На мостовой крутили сальто

Два полуголых акробата.

Долговолосые пииты

Слагали платные сонеты,

В одеждах диких кришнаиты

Конец предсказывали света.

И женщины, чей род занятий

Не оставлял сомнений тени,

Раскрыв бесстыжие объятья,

Сулили гражданам забвенье.

– Ужель о том звенели струны

Моей подруги либеральной?! -

Воскликнул скальд, меча перуны

В картины адрес аморальной.

Был смех толпы ему ответом,

Ему, обласканному небом…

Я был, товарищи, при этом,

Но лучше б я при этом не был.

Он послушал, хмыкнул: „А что, – говорит, – по-моему, очень милые стихи, вы их обязательно напечатайте, а если они у вас войдут в книжку, то я был бы очень рад от вас эту книжку получить“, – благословил таким образом, значит.

Я послал ему эти стихи, когда они вышли в „Юности“, потом подарил ему свою книжку – на какой-то встрече в театре Жванецкого…

А потом вдруг через неделю, я сижу у себя дома, раздается звонок: „Здравствуйте, Игорь, это говорит Булат Окуджава. Я прочел вашу книжку“.

Дальше он мне сказал такие вещи, которые мне просто неловко пересказывать. Я так не краснел никогда. Он мне сказал очень теплые слова, действительно. Это была очень высокая оценка. Я совершенно кирпичным покрылся румянцем и говорю: „Мне это даже неловко слышать“. Он отвечает: „Я вообще не комплиментщик, так что это все от сердца“.

Одно из самых сильных впечатлений вообще в моей жизни – этот звонок был.

Потом, какое-то время спустя, еще через год, наверное, а, может, даже и два, мы выступали на вечере „Литературной газеты“. И вдруг он прочел стихотворение – с посвящением мне. Трудно описать мои чувства. А потом еще какое-то время спустя – еще, может быть, через полгода – эти стихи вышли в одной из последних его подборок в журнале „Знамя“ с посвящением – „Игорю Иртеньеву“. Это, конечно, были подарки судьбы.

Сколько уж времени прошло…

И вот, всех нас сюда привела память о нем. Конечно, это не зарастает, и не зарастет никогда…

У меня вышла книжка – на сегодняшний день это полное собрание моих сочинений. Для меня это очень много, там почти триста страниц текста.

Сейчас я просто почитаю вам из нее стихи.

…Он оказался Окуджавой

Игорь Иртеньев

…Он оказался Окуджавой – Дом-музей Булата Окуджавы, 1998

Люблю я Игоря Иртеньева.

Всего его. И даже тень его.

Безнадежного, беспартейного -

а все-таки люблю Иртеньева

за кроткий нрав, за буйство тем его…

Но пуще всех люблю Иртеньева

за то, что – весь такой испанистый -

меня он любит до беспамятства!

Вадим Егоров

Из выступления в Доме-музее Булата Окуджавы 18 октября 1998 года

В. Львова. „Когда от меня усиленно ждут шутки, я звеpею“

Лет десять тому назад моё не испоpченное ещё вообpажение было поpажено стихотвоpением пpо кошку. Кошка летела, кpужась, в вечеpнем воздухе, „по ней стpеляли из зениток

подpазделенья ПВО,

но на лице ея угpюмом

не отpазилось ничего“.

Последняя деталь особенно задевала: ну, ладно бы, „лицо ея“ выpажало бы хоть некотоpое пpезpение к зениткам (какая-никакая, но pеакция), так нет – кошка слишком полна своей личной угpюмостью и кpужением в небе.