Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

…Вам все дано…Владеете вы лирой сладкогласнойИ ей созвучной красотой.Что ж грусть поет блестящая певица?

Что ж томны взоры красоты?Печаль, печаль – души ее царица,Владычица ее мечты.Вам счастья нет, иль на одно мгновенье

Блеснувший луч его погас.Но счастлив тот, кто слышит Ваше пенье,Но счастлив тот, кто видит Вас…

Окруженная роем поклонников, она, в сущности, оставалась одинокой. Не только Баратынский – многие отмечали какую-то романтическую грусть красавицы-поэтессы. «Печаль», «томность», «мечтательность» – эти слова неразрывно связаны с Екатериной Тимашевой. Ее «томны сны и сладки муки//Умилительной разлуки/ И несбыточной мечты» разглядел и описал в своем стихотворении Языков. О том же пишет в строках, обращенных к Тимашевой, и Великопольский.

А в ее стихах часто встречается слово «блаженство». Что же считала блаженством эта неординарная и не очень счастливая женщина? Неужели единение с Божеством? Но она не была замечена в излишней религиозности. Сейчас слово «блаженство» приобрело несколько утилитарный оттенок. Например, блаженство съесть вкусное пирожное; после долгой ходьбы погрузить усталые ноги в горячую воду и т. п. Конечно, Екатерина писала не об этом. В словаре русского языка В. Даля блаженство – «высшая степень духовного наслаждения». «Жить для других – значит жить для себя. Доброжелательность, бесконечная любовь к себе подобным – вот истинное блаженство; иного нет» – полагал Петр Чаадаев. Человеку невозможно достичь блаженства без страданий, его необходимо выстрадать. Стихи Тимашевой местами являют как раз такую готовность к страданиям.

Н. М. Языков. Старинная гравюра

Родня у нее была великосветская. Как уже говорилось, она была каким-то образом родственно связана с семейством Киндяковых. Интересно свидетельство умной и талантливой Веры Ивановны Анненковой, рожденной Бухариной (1813–1902), красавицы «с младым раздумьем на челе». За долгую жизнь ей довелось общаться со многими интереснейшими людьми – писателями, актерами, музыкантами. Она вспоминала: «Два гостеприимных дома взяли на себя миссию оживлять Москву и собирать лучший цвет общества – это были дом Пашковых и дом Киндяковых. Летом и зимой там собирались несколько раз в неделю, танцевали и, редкая вещь! разговаривали!» Между постоянными посетителями этих домов Бухарина особо отмечает появлявшихся здесь в каждый приезд из северной столицы Александра Тургенева и «очаровательного и умного поэта Петра Вяземского».

Представители семейства Киндяковых, вращавшиеся в кругу известных писателей, стали прототипами многих литературных героев. Лев Васильевич Киндяков с женой Анной Владиславовной и дочерью Аделаидой лечились в Пятигорске «на водах». Там же оказался их знакомый Н. М. Сатин – товарищ молодого М. Ю. Лермонтова по московскому университетскому пансиону, который познакомил Киндяковых с поэтом. Знакомство оказалось не только продолжительным, так как семья пробыла в Пятигорске до конца июля, но и результативным. Предполагают, что с Аделаиды, дочери Льва Васильевича, была списана княжна Мэри в «Герое нашего времени», а с ее матери Анны Владиславовны – княгиня Лиговская. Профессор Висковатов, исследователь творчества Лермонтова, рассказывал: «Видели прототипы княгини и княжны в госпоже Киндяковой с дочерью из Симбирска, лечившихся в Пятигорске».

И. А. Гончаров тоже нашел героинь «Обрыва» в семье Киндяковых. Предание рода гласит, что для создания образа Т. М. Бережковой писатель заимствовал некоторые черты Анны Владиславовны, а Марфенька и Верочка списаны с ее внучек от рано умершей дочери Натальи Львовны.

П. А. Вяземский именовал первых красавиц Москвы «московскими розами» (1826). Это были сестры Римские-Корсаковы и сестры Киндяковы. Средней сестре Киндяковой Елизавете посвящено стихотворение Вяземского «Запретная роза». Судьба Елизаветы на довольно продолжительное время стала предметом нескромного интереса света.